Можно любить и лысых

Мне нравится быть киплинговской кошкой, которая гуляла сама по себе, и все дороги для нее были открыты.

Я выхожу из квартиры Инес и иду по пустынной улице, асфальт мерцает в слабом лунном свете, воспетом художниками-сюрреалистами.

В заведениях полно посетителей, не успевших съесть все, что там имеется. Такси и личные машины вытянулись в длинный хвост. Темные окна и яркие витрины.

Я решаю дождаться мистера Ролана, чтобы посмотреть на его рожу. Из чистого любопытства.

Каприз? Или мною руководит чувство ревности? Это бы меня удивило. Инес подобна чистокровной кобыле, которая с блеском скачет только подо мной. Я люблю водить ее по злачным местам. Она прекрасно чувствует себя там, привлекая взоры всех господ-потребителей. Это мне очень льстит.

Устав, я сажусь в свою машину и жду прихода ночного гостя. Через несколько минут мои мысли уже далека. Вместо пустынной улицы я вижу роскошный дом Кристиана Бордо. В моей памяти всплывает и все остальное.

Взгляд в прошлое

Дверь мне открывает очаровательная субретка — прехорошенькая блондиночка со вздернутым носиком, в белом платье, белом переднике и белой кружевной наколке. От нее пахнет, как от хорошо вымытой кошечки. И улыбается она, как горничные в фильмах ее патрона. В уголках ее глаз мелькает что-то задорное, отчего возникает желание ущипнуть ее за попку, а потом дать чаевые. Я говорю, что мне назначено свидание, и это — стопроцентная правда. “Папаша” Ляфонь обеспечил мне его, потому что Кристиан Бордо недоступен для простых смертных, как я.

Чем выше слава, тем реже знаменитости показываются людям. Они прячутся по своим домам, скрытым от посторонних. По домам, похожим на сказочные дворцы. Но на сцене их осаждают толпы кричащих и хлопающих бездельников, которые засыпают их цветами и восторженными похвалами, сладкими и липкими, как какао у кюре.

Курочка просит меня следовать за ней и увлекает в анфиладу богато убранных залов. Я не могу оценить окружающую роскошь, ибо любуюсь прелестными ножками своей спутницы.

Она открывает дверь, не постучав, и докладывает:

— Пришел господин из страхового общества!

Затем она отступает в сторону, и я оказываюсь в обществе Кристиана Бордо.

Гостиная уставлена старинной мебелью, которая могла бы украсить любой музей. На стенах висят ценные картины, на полу — ковры, на которых стоят кресла, с которыми всегда трудно расставаться, если посидишь немного в них.

Артист в халате нежно-голубого цвета с темным воротником-шалью. Он небрит. Густые волосы лохмами лежат на плечах. Он курит толстенную сигару, погруженный в одно из кресел вместе с поджатыми ногами.

Он смотрит, как я подхожу, взгляд его выражает такое отвращение, будто я — гнусное пятно на великолепном ковре. Я нахожу его не таким красивым, как на экране. Это — не тот знаменитый Кри-Кри.

Во-первых, он старше. Ему не менее тридцати пяти. Под глазами висят мешки от бессонных ночей и грима. То, что хорошо при свете рампы, производит совсем иное впечатление при личной встрече. Кристиан Бордо уже слегка поблек, устал. Чувствуется, что годы берут свое, разрушают его тело. Без сомнения, его подстерегает инфаркт, и потом — конец всему! Больница, пусть и самая роскошная. А там и последнее шествие-Вес это такое очевидное и простое, как чашка чая. Он — звезда! И хочет оставаться ею в полном блеске, молодым и непобедимым. Но слава, кроме лести и поклонения, сеет зависть и антипатию. К таким людям близко лучше не подходить.

Кристиан Бордо не один в комнате. Рядом с ним сидят еще двое: маленький коротышка, полулысый, с большим наростом или шишкой на лбу. Он похож на придворного шута. Его одежда состоит из тропической куртки с короткими рукавами и черного жилета, запачканного жирными пятнами.

Второй — молодой юнец, который всячески подделывается под педераста — до такой степени все в нем женственно. Со спины — это девица, а спереди — ни то, ни се. Блондинчик в яркой рубашке с пышными рукавами и в ярко-желтых брюках.

Оба во всем подражают патрону, и потому оба не здороваются со мной, не выказывают ни малейшей реакции, а довольствуются тем, что устремляют на мою персону (достойную, по моему мнению, внимания) безразличный взгляд, лишенный всяческой заинтересованности — как кот, который либо переел, либо утром был кастрирован.

— Здравствуйте, господа! — оживленно восклицаю я, стремясь не следовать примеру столь отвратительных личностей.

Кристиан Бордо едва заметно кивает мне головой, что, вероятно, соответствует поклону при дворе короля Людовика XIV.

— Могу ли я поговорить с вами наедине, господин Бордо?

— Мы здесь одни, — отвечает знаменитость голосом шипящей лапши, которую вываливают в дуршлаг.

Человек с шишкой на лбу улыбается мне, считая, что делает это иронично.

Юнец довольствуется миной, словно только что проглотил рвотное.

— Как вам известно, я пришел уточнить насчет второго июня, господин Бордо.

Пососав свою сигару, он злобно сплевывает в мою сторону, но слюна не долетает до меня.

— Я не знаю, о чем здесь можно говорить, — бормочет застрахованная знаменитость.