Можно всё

Из Мордовии мы поехали в Тамбов и его окрестности. Шла третья неделя насыщенной работы. Мы навестили десятки семей, колоний и приютов. С каждым днём я охреневала всё больше. Это чувство не притуплялось от количества увиденного, оно только усиливалось. Я понимала, что ни я, ни мои друзья, ни родители, никто из моего окружения не имеет ни малейшего представления о том, что такое Россия на самом деле. А тот, кто хоть раз это увидит, испытает сначала ужас, потом грусть, а затем наступит самое горькое отчаянье. Потому что невозможно их всех спасти… Потому что это самая большая в мире территория… Территория безысходности, бедности и несправедливости, прикрытая мишурой Москвы. Территория, за которую правительство то ли не хочет, то ли не может нести ответ. И только такие единицы, как эти волонтеры, словно фонарщики, несут свет через всю эту темноту и действительно спасают. Здесь до меня дошло, что спасти всё-таки можно. Потому что я своими глазами видела тому примеры.

Последняя семья, в которую мы приехали с вопросами и продовольствием, жила на полпути в никуда. Полчаса мы просто ехали по полям, пока не добрались до заброшенной деревни, состоящей из семи домов и разрушенной церкви. Во дворе, похожем на склад мусора, нас ждала худенькая запуганная женщина. Она пригласила нас в свой дом. На улице к этому моменту было уже довольно промозгло и мерзко. Когда мы зашли в помещение, мое сердце остановилось. Весь «дом» состоял из прихожей, где были кухня и ванная вместе в виде тазиков и черпаков, и комнаты, посередине которой в полу была огромная дыра два на два метра. Вдоль стен стояли четыре доломанные старые кровати. Воняло чем-то отсыревшим и стухшим. Запах был такой сильный, что я закрыла шарфом нос. На кроватях сидело и лежало пятеро детей от двух до пятнадцати лет. Старший мальчик был умственно отсталым. Он смотрел на нас в испуге. Остальные дети от голода и холода просто спали.

Муж этой женщины был художником, он отбывал трехлетний срок в колонии за мелкое воровство. Украл краски и холсты из магазина, и она осталась одна с семью детьми. Двое были в интернате Тамбова. Сложно поверить, до какой степени деревенские женщины не понимают, как работает мир. Речь не о том, что они в жизни не видели компьютеров и интернета, дело даже в самых простых житейских моментах… Роза, так звали эту женщину, обращалась за помощью в мэрию много раз. После нескольких писем правительство отозвалось и выделило ей деньги на дом. Мало, но выделило. Она нашла какого-то мужика, который предложил ей эту хижину, но сказал, что, пока не получит деньги, не снимет замок с двери и не покажет, что внутри дома. Роза думала, что так сделки и делаются, и согласилась. Так она оказалась в этом сарае. Та дыра, что находилась в середине дома, предназначалась для печки. И суть вопроса была проста: нужно построить печку. Обойдется это в шесть тысяч рублей. Наша задача – найти деньги и каменщика до того, как начнется ноябрь и дети начнут умирать. К этой «деревне» не ходил никакой транспорт, то есть помощь она может получать только от других шести домов. Машина была только у одного. Тонче достала блокнот и стала закидывать Розу вопросами, я переводила их сквозь стиснутые зубы. Как спрашивать женщину с голодным ребенком на руках, «как она оценивает эту ситуацию»?

Я вернулась домой опустошенной и заряженной одновременно. Еще долгое время мне было стыдно за каждый съеденный кусок хлеба, потому что теперь я в лицо знала тех, кто умирает от голода, пока я ем. Получив свои двенадцать тысяч за проект, я перечислила половину на печку. С тех пор я ненавижу слово «родина», когда мне говорят, что я обязана либо гордиться и прославлять свою страну, либо заткнуться и молчать.

Глава 3 Ресторан

Прямиком из дерьма я попала в самые сливки. Еще до того, как уехать на тюремный проект, я подписала договор на работу переводчиком в еще недостроенном ресторане, который спустя год официально будет считаться лучшим в Москве. Конкуренция была дикая, и мне казалось чудом, что меня выбрали.

Я не сразу отошла от тюрем. Хорошо помню, как на первой встрече с коллегами за ланчем в ресторане «22.13» на Петровке, где мне просто дали в руки меню и сказали «выбирай все, что хочешь», я считала цену блюд в печках. Считала, сколько печек можно было бы построить, если бы мы пожрали вместе подешевле. Но со временем колонии меня отпустили, и на их место пришла богема Москвы.

Легенда была такова: жил-был в Нью-Йорке ресторан Saxon + Parole, довольно успешный, с бренд-шефом во главе и мишленовскими звездами. Пришел в него как-то раз один владелец компании рекламного и ресторанного бизнеса и влюбился без памяти. И предложил открыть такой же ресторан в Москве. Взяли они питерских коллег, пригласили шеф-повара из Англии и управляющую из Америки и стали создавать ресторан с нуля. И стала Даша переводчиком при ресторане. И началась у нее совсем другая жара.