Mr. Darcy's Diary

По окончании танца я направился к ней, чтобы пригласить на следующий. Меня расстроило, что её перехватил какой–то офицер, но перед следующим танцем я был более решителен и успел пригласить Элизабет. Она выглядела озадаченной, а я почувствовал недовольство собой, едва выговорив слова приглашения – ведь я решил не иметь с ней дела, вообще не обращать на неё внимания. Но было поздно отступать. Приглашение на танец было сделано.

Она приняла его, скорее от удивления, я полагаю. А я никак не мог придумать, о чем бы заговорить. Так и не придумав ничего, отошёл от неё к менее будоражащим меня людям в ожидании начала танца.

Мы вышли в центр зала. Все поглядывали на нас с удивлением, хотя причин к тому я понять не мог.

Может это потому, что на городском балу в Меритоне я не танцевал вообще? Но теперешний бал в поместье имел иной статус.

Я по–прежнему лихорадочно искал тему для разговора, и по–прежнему безуспешно. Это было необычно и непривычно. Никогда ранее я не был столь растерян. Верно, что я испытываю трудности, общаясь с людьми малознакомыми, но уж легкую шутку–то я всегда способен был придумать. Похоже, это враждебность со стороны Элизабет лишила меня даже простейших навыков общения.

Наконец она нарушила молчание: – Прекрасный танец.

Для девушки, которая покорила меня своей живостью и остроумием, замечание было демонстративно сухим, и я промолчал.

После нескольких минут тягостного молчания она произнесла: – Теперь ваша очередь поддержать разговор, мистер Дарси. Поскольку о танце я уже сказала, вы можете сделать какое–нибудь замечание о величине залы или числе танцующих пар.

Это уже больше напоминало прежнюю Элизабет.

– Готов сказать всё, что вы пожелали бы услышать, – я, наконец, обрёл дар речи.

– Ну вот и отлично. На ближайшее время вы сказали вполне достаточно. Быть может, немного погодя я еще замечу, что частные балы гораздо приятнее публичных. Но пока мы вполне можем помолчать.

– А вы привыкли разговаривать, когда танцуете? – поинтересовался я.

– Да, время от времени. Нужно ведь иногда нарушать молчание, не правда ли? Кажется очень нелепым, когда два человека вместе проводят полчаса, не сказав друг другу ни слова.

– Говоря это, вы предполагали мои желания или подразумевали, что это угодно вам?

– И то и другое, – уклончиво ответила Элизабет.

Я не смог удержаться от улыбки. Вот такая лукавая манера вести разговор и привлекает меня. Провокация без намека на бесцеремонность. Никогда не встречал ничего подобного ни в одной женщине. К тому же она так поднимает ко мне лицо во время своих комментариев, что меня охватывает непреодолимое желание поцеловать её. Я пока ещё в силах удержаться от этого, но желание–то возникает.

– Я давно замечаю частые совпадения в нашем образе мыслей, – заговорила она опять. – Оба мы малообщительны и не склонны к разговору, если только нам не представляется случай сказать что–нибудь из ряда вон выходящее – такое, что может вызвать изумление всех присутствующих и наподобие пословицы из уст в уста передаваться потомству.

Я чувствовал себя неуверенно, не знал смеяться мне или гневаться. Если это всего лишь поддразнивание с её стороны, звучит забавно, ну а если она это говорит всерьез? Неужто я всегда был столь молчалив при ней? Я стал припоминать бал в Меритоне и дни её пребывания в Незерфилде.

Возможно, я не делал попыток понравиться ей ни тогда, ни позже. Возможно, я не был столь уж открыт для общения, но мне казалось, что исправил всё к концу её визита в Незерфилд. Я помнил, что был молчалив и имел намерение не разговаривать с ней. В моей памяти были свежи похвалы самому себе за то, что я не сказал и дюжины слов в её присутствии, что я в течение получаса хранил молчание, оставшись с ней наедине и делая вид, что увлечен чтением.

Я верил, что поступал правильно, храня молчание. Но в ту же минуту решил, что это было ошибкой. Я был прав … и неправ: прав, если хотел не дать повод для бесплодных иллюзий, которые могли бы возникнуть при нашем общении в Незерфилде, но совершенно неправ, если хотел завоевать её расположение или хотя бы просто быть гостеприимным. Я не привык к таким головоломкам и никогда не оказывался в таком положении до встречи с Элизабет.

И тут я сообразил, что, задумавшись, опять храню молчание и что мне надо сказать хоть что–нибудь, чтобы у неё не возникло подозрение, что молчание это не случайно, а за ним кроется что–то большее.

– Я думаю, что наши характеры не так уж и сходны, – сказал я, но неуверенность была слышна в моём голосе – я не мог решить, должно ли мне воспринимать всё с юмором или обидеться на её слова. – Не мне решать, насколько правильно вы охарактеризовали меня. Впрочем, вы сами находите, наверно, этот портрет удачным.

– Не могу судить о собственном искусстве.

Неловкое молчание опять установилось между нами. Она осуждает меня? Презирает меня? Или всего лишь играет со мной? Я был неспособен выбрать правильный ответ.

Наконец я заговорил об их поездке в Меритон, и Элизабет ответила, что там они завели на улице новое знакомство.