Мрачные истории, как вы любите (ЛП)

Я вернулся в Мэн и на некоторое время остановился у матери в Скаухигане. У нее всё было в порядке. Она работала помощницей менеджера в магазине "Банановая лавка Джорджа", звучит как придорожный ларек, но это был продуктовый магазин. Она заметила, что я изменился, и я согласился. Спросила, чем я собираюсь заниматься, и я ответил, что поищу что-нибудь в Портленде. Сказал, что буду делать то, чему научился у Сисси, и она похвалила меня. Думаю, она была рада, когда я от неё съехал. Наверное, я её сильно напрягал. Однажды я спросил её, по кому она скучает — по отцу или по отчиму. Она ответила, что по отцу. Лестера она охарактеризовала так: "Скатертью дорожка".

Я купил подержанную машину, поехал в Портленд и подал заявление на работу в агентство под названием "Темп-О". Женщина, которая приняла моё заявление, сказала:

— Я не вижу, где вы учились. — Её звали миссис Фробишер.

— Я не учился.

— Что не делали?

— Не ходил в школу.

— Молодой человек, вы, видимо, не понимаете. Мы нанимаем стенографистов, чтобы подменять тех, кто болеет или увольняется. Некоторые из наших сотрудников работают в окружном суде.

— Но вы проверьте меня, — сказал я.

— Вы знакомы с системой Грегга[215]?

— Да. Я научился у своей сестры. Я помогал ей с домашними заданиями, но в итоге оказался лучше её.

— Где работает ваша сестра?

— Она умерла.

— Мне очень жаль. — Хотя особого сочувствия в голосе миссис Фробишер я не услышал, я её не винил. Людям хватает своих собственных трагедий, чтобы переживать еще и за чужие. — Сколько слов в минуту?

— Сто восемьдесят.

Она улыбнулась.

— Правда?

— Правда.

— Сомневаюсь.

Я промолчал. Она протянула мне блокнот и карандаш "Эберхард Фабер".

— Я с огромным удовольствием посмотрела бы на сто восемьдесят в деле.

Я открыл блокнот. Я вспомнил, как мы с Сисси сидели в её комнате: она за письменным столом в круге света лампы, я на кровати. Она говорила, что я лучше её. Она говорила, что я схватываю так, как можно было бы лишь мечтать, и это было правдой. Для меня это было похоже на изучение вьетнамского языка, а также диалектов тай и муонг. Это не навык, а просто талант. Я видел, как слова превращаются в крючки и петли. Толстые линии, тонкие линии, завитки. Они маршировали по моему разуму строем. Вы можете спросить, нравится ли мне это, и я отвечу: иногда. Как человеку иногда нравится дышать. Большую часть времени вы просто дышите, не замечая этого.

— Вы готовы?

— Всегда готов.

— Мы это сейчас увидим. — Затем она протараторила. — Не знает милосердье принужденья, двойная благодать его струится с небес, как тихий дождь; вы не можете просто прийти с улицы и сказать, что стенографируете со скоростью сто восемьдесят слов в минуту; благословен как пощадивший, так и пощаженный[216]. А теперь прочтите это.

Я прочитал, не упомянув о том, что она немного ошиблась в последних словах речи Порции. Несколько секунд она просто смотрела на меня, а потом вымолвила:

— Да чтоб мне провалиться.

* * *

Я работал в "Темп-О" уже около десяти месяцев. Мы проигрывали во Вьетнаме. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. Иногда люди не могут остановиться, хотя следовало бы. Эти мысли снова возвращают меня к Элджину. Джентльмену науки.

Когда я начал работать, нас было четверо, потом шестеро, потом это число сократилось до трех, затем снова возросло до шести. Одним словом, высокая текучка кадров. Моими коллегами были одни женщины, кроме Пирсона, высоченного парня с залысинами, которые он старался прикрыть, и экземой вокруг носа и уголков рта. Вокруг рта она выглядела, как засохшая слюна. Пирсон работал там, когда я пришел, и остался, когда я уволился. Он мог стенографировать около шестидесяти слов в минуту. В хороший день. Если люди говорили слишком быстро, он просил "помедленнее, помедленнее". Иногда, когда было мало работы, мы устраивали гонки-состязания. Две минуты рекламы по телевизору. Средства для мытья посуды. Зубная паста. Бумажные полотенца. Товары, которые приобретают женщины, смотрящие дневное ТВ. Я всегда выигрывал. Через некоторое время Пирсон перестал даже пытаться. Он называл это ребячеством. Не знаю, зачем миссис Фробишер держала его. Она не спала с ним. Думаю, он стал чем-то, к чему привыкаешь и перестаешь замечать, как к стопке рождественских открыток на столе в прихожей, которые остаются там до Дня святого Валентина. Меня он не любил. Я к нему не испытывал никаких чувств, потому что в таком состоянии пребывал в 1971 и 1972 годах. Но именно Пирсон познакомил меня с Элджином. Можно и так сказать. Хотя он об этом даже не узнал.