— Это ведь вы её нашли? — спросил Джим. Мы стояли возле его маленькой будки, в которой были телевизор, потёртое кресло и туалетная кабинка. На нем был жёлтый светоотражающий жилет и красная кепка с надписью "РАТТЛСНЕЙК-КИ" на козырьке. Из угла его морщинистого рта торчала зубочистка.
— Да.
— Бедная женщина. Бедная старая душа. Она так и не смогла смириться с потерей своих мальчуганов. Катала ту коляску повсюду.
Это было прекрасным поводом задать вопрос, который меня волновал.
— Думаете, она и вправду верила, что мальчики были в ней?
Он почесал заросший щетиной подбородок, обдумывая ответ.
— Трудно сказать, но думаю, что верила, по крайней мере, иногда. Может, даже почти всегда. Наверное, она заставила себя поверить в это. А это, на мой взгляд, игра с огнём.
— Почему вы так считаете?
— Потому что лучше смириться с утратой и жить дальше с затянувшимся шрамом на душе.
Я ждал, что он скажет ещё что-то, но он молчал.
— Вы участвовали в большой охоте на змей после смерти близнецов? Энди Пелли рассказал мне эту историю.
— О да, я был там. И по сей день чувствую запах горящих гремучек. И знаете что? Иногда мне кажется, что я их вижу, особенно в это время суток. — Он перегнулся через перила и выплюнул зубочистку в Мексиканский залив. — Сумерки, сумерки. В сумерках реальные вещи кажутся тоньше, кажутся менее осязаемыми, по крайней мере, для меня. Жена мне говорила, что с такими мыслями мне следовало стать поэтом. Когда появляются звёзды, всё приходит в норму. Сегодня вечером я увижу много. Я работаю до двенадцати, потом заступит Патриция.
— Не думаю, что будет много лодок в это время года, особенно ночью.
— О, вы сильно удивитесь. Посмотрите туда. — Он указал на луну, которая только-только взошла и серебрилась на воде. — Людям нравятся водные прогулки при луне. Сплошная романтика. Когда луна темна, это уже другое дело, по крайней мере, летом. Тогда в основном здесь катера береговой охраны. Или ДЕА[177]. Эти ребята всегда спешат. Думают, что от их гудков этот старый мост будет открываться быстрее.
Мы поговорили ещё немного, а потом я сказал, что мне пора возвращаться.
— Да, – произнес Джим. — Долгая прогулка для человека в годах. Но луна будет освещать вам путь.
Я пожелал ему доброго вечера и направился обратно через мост.
— Вик?
Я обернулся. Он стоял, прислонившись к своей маленькой будке и скрестив руки на жилете.
— Через две недели после смерти жены я спустился посреди ночи за стаканом воды и увидел её, сидевшую за кухонным столом в своей любимой ночной рубашке. Кухонный свет не горел, и в комнате царил полумрак, но это была она, сто процентов. Я готов поклясться в этом перед Всемогущим Богом. Затем я включил свет, и... — Он поднял руку со слегка сжатыми пальцами и разжал их. — Исчезла.
— Я слышал голос своего сына после его смерти. — Мне показалось совершенно уместным поделиться этим после того, что рассказал Джим. — Раздавался из шкафа. И я тоже готов поклясться в этом.
Он лишь кивнул, пожелал мне спокойной ночи и вернулся в свою будку.
В начале моего пути домой было видно много домов, сначала обычных размеров, но по мере продвижения становившихся всё больше и шикарнее. В некоторых горели огни, на подъездных дорожках из ракушек стояли машины, но в большинстве домов было темно. Их владельцы возвращались после Рождества и уезжали перед Пасхой. Конечно, в зависимости от ситуации с пандемией.
Когда я миновал распашные ворота на северном конце Раттлснейк-Ки, немногочисленные особняки в этой части острова скрылись за рододендронами и пальметто, которые сомкнулись по обеим сторонам дороги. Единственными звуками были стрекотание сверчков, шум волн, разбивавшихся о пляж, пение козодоя и звук моих собственных шагов. К тому времени, как я достиг жёлтой полицейской ленты, закрывавшей подъездную дорожку миссис Белл, уже почти совсем стемнело. Луна поднялась достаточно высоко, чтобы освещать мой путь, но её по-прежнему заслоняла листва, растущая в изобилии в тепличном климате Флориды.
Как только я прошел мимо подъездной дорожки Элли, послышался скрип. Он раздавался в тридцати или сорока футах позади меня. Моя кожа покрылась мурашками. Язык прилип к нёбу. Я остановился, не в силах идти, не говоря уже о том, чтобы бежать (со своими скрипучими бедрами я бы далеко не убежал). Я понял, что происходит. Они ждали меня у своей дорожки. Ждали, пока я пройду, чтобы затем последовать за мной к дому Грега. Что я запомнил больше всего в этот момент — это ощущение в собственных глазах. Казалось, они набухают в глазницах. Я подумал, что они сейчас лопнут, и я ослепну.
Скрип прекратился.