Мрачные сказки

Но я почувствовала, как напряглась рука Леви, сжавшая мою руку. «Я здесь, я тебя держу, – произнес он, и мой пульс пришел в норму, а дыхание замедлилось. – Я с тобой рядом!» А потом я осознала: зрение уже никогда не вернется. Такова была реальность, независимая от моих чувств и желаний. Мне было девятнадцать, я стала слепой. Но Леви действительно был всегда рядом. Он никогда не позволял мне ощущать себя одинокой, изолированной в этой безмерной, абсолютной тьме. И я полюбила его за это. За то, что он не выпустил моей руки в тот день, за то, что обещал меня не оставлять, что бы ни случилось. А в следующем году умер Купер – основатель Пасторали, и Леви стал главой нашей общины.

Купер вырастил Леви, мать которого – одна из первых поселенок Пасторали – умерла при родах. Купер воспитывал Леви как своего сына и наследника, готовил в преемники после собственной кончины. И я знаю: Леви воспринимал свою роль предводителя так, как будто был для нее предназначен. Потому что он и впрямь был создан для этой миссии.

Я слышу шаги на лестнице, скольжение по перилам руки, а следом его голос.

– Би, – обращается ко мне Леви, – ты пришла рано.

Его слова сопровождаются легкой улыбкой, а сердцебиение учащается, пока Леви пересекает гостиную и садится со мною рядом. Ах, это тепло, эта сердечность! Это знакомое ощущение его взгляда на мне! Взгляда, тоже нуждающегося, – Леви смотрит так, как никто и никогда на меня не смотрел и едва ли уже посмотрит. Я знаю: мне следует многое ему рассказать – и о Тео, и о пикапе, и другие тайны, что я храню. Но я умалчиваю о них. До поры, до времени…

А пока… я вспоминаю наши ночи. Ночи, в которые его руки ласкали и волновали мою плоть, притягивали к себе так, словно Леви мог умереть, если бы я не дала обещания принадлежать ему всегда. Навеки.

– Я скучал по тебе, – говорит мне Леви; его пальцы щекочут мою ладонь, голос сочится, как воск со свечи.

– Прошло только несколько дней. – Ответ дается мне с трудом: мешает ложь, застрявшая внутри.

Иногда я пытаюсь представить себе Леви юным – изогнутые линии его зеленых глаз оттенка речной волны, его полуухмылку, приподнимавшую лишь половинку рта, за которой он пытался скрыть смех. Он был красив, умен, смел и дерзок. И держался настолько самоуверенно, что временами это даже тревожило. Как будто он не мог ошибаться и все делал правильно! Леви умело скрывал свои недостатки, казался человеком непогрешимым и безызъянным. Но мне известна его слабость. Его слабость – я.

Леви водит пальцами по моей ладони, словно пытается считать с нее мои мысли, – повторяет кончиком пальца все линии и изгибы.

– Ты в порядке? – ласково осведомляется он.

Я киваю и тяну к нему руку. Я нуждаюсь в нем, как судно в надежном якоре. Притронувшись к его ключице, мои пальцы путешествуют дальше – по склоненной шее к подбородку.

– Что такое?

– Ничего, – отвечаю я Леви слабой улыбкой. Заверяющая маленькая ложь…

– Как остальные? – спрашивает Леви, убирая мне за ухо прядку волос.

Я слышу его дыхание, медленное и ритмичное. Я знаю, как звучат его легкие, как звучит его бьющееся сердце. Даже во время общинных собраний, в гуле множества других стучащих сердец, я всегда различаю размеренный ритм его сердца. Потому что оно принадлежит мне. Я знаю его, как свое собственное.

– С ними все хорошо.

– А у наших сторожей есть новости? Тео ничего не говорил?

Леви любит обсудить дела общины перед собранием. И всегда расспрашивает, что я слышала. Его интересует все: разговоры в общинной столовой и на кухне, слухи, домыслы и сплетни, которыми обмениваются члены общины, прогуливаясь вечером по междурядьям кукурузных полей. Словом, те вещи, которые ему не дано, а я могу услышать, когда никто не подозревает, что я подслушиваю.

Я также чувствую перемену погоды, наступление холодов при приближении зимы, надвигающуюся ночью грозу. Я подмечаю, когда зерновые урождаются нездоровыми, и могу отличить от других забеременевшую женщину. Я знаю, когда кто-то ссорится и когда кто-то влюбляется. Мне известны все те мелочи, что помогают Леви руководить, убеждать людей в том, что он видит и знает все, что происходит в нашей общине.

Но именно сейчас мне хочется одного: прижаться теснее к его груди, чтобы стук любимого сердца избавил меня от мыслей, смущающих разум.

– Ты же можешь расспросить Тео сам, – говорю я.

– Да, конечно, – соглашается Леви, убирая руку с моих волос. – Но ты единственная, кому я доверяю, в чьей искренности не сомневаюсь.

Мы с Леви вместе почти всю жизнь. С самого детства. Стоя по колено в холодном ручье, Леви держал сеть, сделанную из проволоки и бечевки, а я входила в воду выше по течению и, опустив в нее руки, направляла к нему шустрых рыбешек со сверкающей чешуей. А потом мы вместе доставали из сети трепыхавшихся рыбок, бросали на берег и ждали, когда из их жабр вырвутся последние судорожные выдохи.

Мы всегда нуждались друг в друге – как будто порознь мы никогда не стали бы такими сильными, как будучи вместе.

По тихому дыханию Леви я догадываюсь: он мучительно над чем-то размышляет.