Мрачный дебют

— Ух, это, определённо, было вр̀едно для сер̀дца… — произнёс я, уперев руки в колени и часто задышав.

— Боец, ты какого хрена туда попёрся?! — насел на меня некий майор в растрёпанной форме, а затем узнал. — А-а-а, это ты…

Я стал довольно известной личностью в наших малочисленных войсках, потому что, во-первых, обладаю некой непонятной сверхспособностью, во-вторых, одеваюсь как Наполеон Бонапарт, а в-третьих, куча народу обязана мне жизнью, ведь я стрелял из орудия чаще остальных и мало было среди нас людей, кто отправлял снаряды точнее. Правда, профессиональные артиллеристы всё равно были лучше, потому что им давали полные расчёты, но тем не менее…

— Мне нужно на верхние этажи, мон мажёр̀,[20] — произнёс я и побежал к лестницам.

— Как-как ты меня назвал?! — возмутился майор.

— Нет вр̀емени! — отмахнулся я и исчез в двери, ведущей к лестницам.

В отеле всего четыре этажа, поэтому я взлетел по ступеням как испуганный бельчонок по дереву, после чего упёрся в спины солдат, затаскивающих на четвёртый этаж некую тяжёлую конструкцию.

— О, Илюха! — увидел я своего соратника по расчёту. — Что пр̀оисходит?

— Пытаемся пропихнуть сюда эту бандурину, — ответил Илья. — Как её там…

— ДШК, со станиной сучьей, — подсказал один из солдат. — Ты тоже помогай давай, нехрен стоять как хер молодожёна…

Грубо, конечно, но суть верна — нехрен стоять.

Только вот пытаться протолкнуть пулемёт я не стал, а обошёл всех собравшихся и шарахнул ногой по дверной коробке.

— Ты чего творишь?! — возмутился один из стоявших рядом солдат.

— Вер̀ь мне, я знаю, что делаю, — заверил я его, отходя для разбега.

Второй удар ногой переломил дверную коробку пополам, а потом я понял, что эта дверь не в несущей стене, а в межкомнатной. Вообще-то, это можно было понять сразу, а не только после того, как сломавшаяся дверная коробка обнажила галимый гипсокартон.

Серия ударов в стиле Джета Ли освободила пространство для беспрепятственной доставки станкового пулемёта к месту назначения.

— Надо думать головой, чтобы не делать лишнюю р̀аботу, — наставительно произнёс я.

Беда людей в том, что в изменившейся обстановке они продолжают думать старыми понятиями. Никому не пришло в голову буквально пробить себе путь через непокорный дверной косяк, потому что в мирное время это привело бы к неприятным последствиям для всех участников. Материальная ответственность, проблемы с владельцами здания и всё такое…

ДШК, крупнокалиберный пулемёт, изначально предназначенный конструкторами для противовоздушной обороны, отлично подходил для решения, скажем так, более приземлённых задач.

И когда из окна четвёртого этажа по наступающему противнику открыл огонь ДШК, штурм был полностью провален — наша резко возросшая огневая мощь поставила точку на любых предпосылках к успеху контры.

— Я за ними! — воскликнул я, когда увидел, что контры, обстреливавшие отель своими способностями, начали уходить.

— Да забей, это слишком рискованно! — сказал на это Илья.

— Я пр̀осто пр̀ослежу, куда именно они пошли! — ответил я и побежал на выход.

Быстро спускаюсь на первый этаж и бегу по Большой Морской улице, по которой стелются многочисленные пятна свежей крови. Никто, кроме приспешников контр, оставить таких следов не мог, поэтому логично предположить, что я иду в верном направлении.

Пока остальные военные пытаются прийти в себя и наладить порядок, я займусь поиском пути отхода контр.

Один кровавый след, самый обильный, вдруг свернул к ближайшему подъезду. Хотя нет, это не подъезд, а настоящий парадный — с аркой, лепниной и дубовой двустворчатой дверью с бронзовыми ручками.

Оставлять за спиной недобитков — это плохой тон, поэтому я замедляю шаг и тихо подхожу к приоткрытой двери, под которой лежит порция свежей крови. Но больше всего демаскирует противника мерцающий в остеклении свет.

Беру автомат наизготовку и вхожу.

Кровь ведёт по полу в помещение консьержа, дверь тоже приоткрыта.

Врываюсь внутрь с автоматом наготове и сразу же даю короткую очередь в подсвеченного фонариком человека. Наповал положил.

Больше никого нет, значит, они каждый сам за себя — подонки остаются подонками.

Включаю свой фонарик и вижу, что бедолага, которому на вид лет двадцать, пытался перетянуть простреленную или посечённую осколками руку самодельным жгутом из лоскута ткани от матраса.

— Непр̀авильно ты, Дядя Фёдор̀, жгут накладываешь… — проворчал я, склоняясь к пожиткам покойника.

Оружием этого бледного черноволосого паренька был АК74, старенький, с потрёпанным деревянным прикладом и поцарапанной ствольной коробкой. Такой ожидаешь увидеть в фильмах об Африке и детях-солдатах, но не у нас.

Одет он был в четырёхцветную цифру, совсем как мы, но у него не было красной ленточки на левой руке, как у нас — так мы легко отличаем своих во время боя.

В нагрудном кармане кителя трупа обнаруживаю дой-пак[21] с дозатором, содержащий в себе сгущённое молоко.

— А это прямо к месту, — улыбнулся я, скручивая крышку и начав всасывать сгущёнку.