Мрачный Вампир

Дженнер закрыл за собой дверь из тяжелого дуба и прислонился к ней. Несмотря на его лучшие побуждения, он оставил логово Шивон только для того, чтобы побродить по улицам ради желанной вены. Желанные вены стали желанной плотью, и до того, как Дженнер решил выйти на воздух, прошло три ночи. Три сраных ночи без возвращения к Михаилу. По крайней мере, без регистрации. Последние семьдесят два часа были размытым пятном крови и секса, которые едва отметились в разуме Дженнера. Он вел себя как наркоман в запое. Хуже. Как животное.

После того, как он отметится у Михаила и примет наказание, которое он, вероятно, получит, ему нужно будет связаться с Ронаном. Сегодня должна была быть первая ночь Дженнера, играющего телохранителя особой снежинки, племянницы Томаса Фэйрчайлда. Дженнер почесал затылок, пытаясь убрать некоторое напряжение. Последнее, что он хотел делать, это следовать за испорченным маленьким ребенком по городу, одновременно заботясь о делах своего короля. То, что я делаю за деньги…

Первый уровень особняка Михаила был пуст, и Дженнер вздохнул. Он медленно поднялся по лестнице, надеясь, что его король не будет слишком сильно мылить ему шею за самоволку. С разгулом истребителей по всему городу для вампира все еще было опасно разгуливать в одиночку и без защиты. Дженнеру нужно было сдержать свою похоть до того, как Михаил обойдет всех убийц и навсегда успокоит его. Он был диким. Тем самым монстром, которым он надеялся никогда не стать. Это будет незадолго до того, как он станет бешеным и выйдет из-под контроля. У его короля не будет выбора, кроме как вонзить кол ему в сердце.

Дженнер запнулся на лестнице, и сжал перила, ища поддержку, когда вкусный аромат ударил в ноздри. Это пробудило его жажду крови с жестокостью, которую он никогда не знал, и страх этого нового, отчаянного желания потряс его до глубины души. Дженнер думал, что он испытал похоть, но первобытная нужда, которая появилась в нем, теперь побледнела в сравнении.

Перепрыгивая три ступеньки за раз, он мчался вверх, к площадке второго этажа в поисках пьянящего аромата. Его вторичные клыки вышли из десен, пульсируя, а член в джинсах затвердел до состояния камня. Он сжал челюсти, сильно проколов нижнюю губу. Кровь пролилась в рот, и Дженнер облизал губы, когда низкий, дикий рык пробудился в его груди. Он сошел с ума от жажды и дикости, будто не имел никакого контроля над собственным телом. Он шел по пути аромата, который звал его, остановившись на миг перед одной из гостевых спален, прежде чем открыть дверь.

Моя.

Она сидела в кресле в углу комнаты, подвернув ноги под себя, и встала, когда Дженнер с силой распахнул дверь, что та отскочила от стены, отчего она почти уронила книгу, которую сжимала в руках. Ее глаза блестели, как аметисты, окаймленные темными ресницами. Волосы цвета вороного крыла обрамляли ее лицо, шелковистые завитки мягко ласкали ее плечи. Двойной набор клыков впивался в полную нижнюю губу, уговаривая кровь выступить на поверхность ее кожи.

Вампир. Кто она? Кто обратил ее?

Ее покрасневшее от прилива крови лицо еще только больше пробудило жажду Дженнера, и его внутренности мучительно сжались, когда он сделал шаг вперед, чтобы упасть на одно колено. Ее запах опьянил его, и сила, которая могла посоперничать с кровью из вены, хлынула через него. Темная, пустая пропасть внутри него наполнилась, и Дженнер сделал рваный вдох, когда его душа ворвалась в центр его существа, с силой ураганного ветра сгибающего деревья по своей воле.

Боги. Женщина привязала его.

Рев поднялся в груди Дженнера, и женщина посмотрела на него широко распахнутыми глазами. Она недавно насытилась, звук ее сердца гремел у него в ушах, и ее грудь поднялась и опустилась с учащенным дыханием. Рев быстро превратился в рык. Он разорвет горло любому вампиру или дампиру, который осмелился предложить ей вену.

Она принадлежала ему.

— Ты… — Слово умерло на ее языке, но боги, ее голос был теплом, прикоснувшимся к его позвоночнику.

Он должен был заполучить ее. Взять ее вену. Насытиться сладкой кровью, что позвала его, когда будет входить в ее тугой жар. Мысли Дженнера затуманились, когда отчаянный рык вырывался из его груди.

— Моя. — Он стал бессмысленным животным. Существом необъятной похоти и запутанного желания. Мыслить было невозможно с таким близким ее присутствием, ее запах наполнял ноздри, а ее вид настолько нежный и все же неистовый был искушением, перед которым он не мог устоять.

Искушением, которому он не должен был сопротивляться.