Мрачный Жнец

Все существующее жаждет жизни. Жизненный цикл – это двигатель, который приводит в движение великие насосы эволюции. Все стремятся забраться на это дерево как можно выше, цепляются когтями, хватаются щупальцами, ползут от ветки до ветки, пока не достигнут самой макушки. Что, в принципе, не стоит таких усилий.

Все существующее жаждет жить. Даже то, что нельзя назвать живым, – оно тоже жаждет. Существа, которым присуще нечто вроде поджизни, метафорической жизни или полужизни. И сейчас внезапное потепление пробудило к жизни неестественные и экзотические цветы…

Маленькие шарики, которыми торговал Достабль, – все-таки в них что-то было. Возьмешь их, потрясешь и любуешься, как кружатся крошечные сверкающие снежинки. А потом ты приносишь их домой, кладешь на каминную полку…

И начисто забываешь о них.

Отношения между Университетом и патрицием – абсолютным правителем Анк-Морпорка и во многом великодушным диктатором – были сложными и таинственными.

Волшебники считали, что, будучи служителями высшей истины, они не должны подчиняться светским законам города. А патриций говорил, что так-то оно так, но они, черт побери, должны платить налоги, как и все прочие городские жители.

Тогда волшебники намекали, что как последователи света мудрости они совсем не обязаны хранить верность смертному человеку. А патриций заявлял, что это тоже правильно, но они обязаны платить городской налог двести долларов с головы в год, причем платить его ежеквартально.

В ответ волшебники указывали, что Университет стоит на волшебной земле и, соответственно, обложению налогами не подлежит, а кроме того, невозможно обложить налогами знания. Но патриций утверждал, что это очень даже возможно. И налог составляет двести долларов с головы. Ну а если проблема в голове, ее можно легко устранить простым усекновением.

Волшебники говорили, что во всем цивилизованном мире с волшебников не берут налогов. Патриций же уверял, что цивилизованность – это понятие относительное, и даже самого цивилизованного человека можно разозлить.

Волшебники напоминали, что они все-таки волшебники, а потому им положены льготы.

Патриций отвечал, что, если бы не эти самые льготы, он бы с ними не разговаривал. Просто потому, что они бы уже не могли говорить.

Волшебники вспоминали, что когда-то давным-давно, кажется в век Стрекозы, был такой правитель, который пытался диктовать Университету, как нужно себя вести. Патриций может прийти и посмотреть на него, если хочет. Патриций сказал, что так и поступит. Рано или поздно он заглянет полюбоваться на диковинку. Причем его солдатам тоже будет интересно посмотреть.

В конце концов стороны пришли к соглашению, что волшебники, конечно, не должны платить налоги, но будут тем не менее делать пожертвования в городскую казну в размере, скажем, двести долларов с головы – все на сугубо добровольной основе, без обид, ты – мне, я – тебе, деньги будут использованы исключительно в мирных и экологически приемлемых целях.

Это динамичное противостояние двух могущественных блоков делало Анк-Морпорк невероятно интересным, возбуждающим и чертовски опасным для жизни местом[9].

Старшие волшебники нечасто бродили по так красочно расписанным в «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ» оживленным центральным улицам и уединенным переулкам города. Но даже волшебники поняли, что происходит нечто странное. Не то чтобы булыжники никогда не летали по воздуху – просто обычно их кто-то бросал. В нормальных условиях камни сами собой в воздух не взмывают.

Распахнулась дверь, и на улицу вышел костюм, сопровождаемый парой пританцовывающих сзади ботинок; в нескольких дюймах над пустым воротником парила шляпа. За костюмом бежал тощий мужчина, пытавшийся прикрыть второпях схваченной фланелькой то, что, как правило, надежно спрятано в штанах.

– А ну назад! – орал он вслед скрывающемуся за углом костюму. – Я еще должен за тебя семь долларов!

На улицу вылетела вторая пара штанов и поспешила за костюмом и его хозяином.

Волшебники сбились в кучу, напоминавшую испуганное животное с пятью остроконечными головами и десятью ногами. Заговорить первым никто не решался.

– Это просто поразительно! – сказал наконец аркканцлер.

– Гм-м? – откликнулся декан, подразумевая, что лично он частенько наблюдает куда более поразительные явления и повышенное внимание аркканцлера к самостоятельно бегающей одежде – поведение, недостойное настоящего волшебника.

– Я не о том. Немногие портные добавляют к семидолларовому костюму лишнюю пару штанов.

– О, – поразился декан.

– Если он промчится мимо еще раз, попытайся поставить ему подножку, чтобы я успел рассмотреть ярлычок.

Из верхнего окна появилась простыня и, хлопая краями, взвилась над крышами.

– Знаете, – нарочито спокойным, безучастным тоном произнес профессор современного руносложения. – По-моему, магией здесь и не пахнет. Я не чувствую никакого волшебства.

Главный философ копался в бездонных карманах своей мантии. Оттуда доносились лязг, подозрительные шорохи, а иногда чей-то хрип. Наконец волшебник выудил темно-синий стеклянный кубик с циферблатом на одной из граней.