– Ты готова ехать? – отпарировал Гонта еще язвительнее.
– Нет, но только чтобы не радовать Додона и Кажана, – отрезала Медея. – А гонца отправим обратно со словами, что…
– …здесь дурных нет, все переженились, – вставил Гонта.
Медея метнула яростный взгляд, продолжила ледяным голосом:
– Со словами, что людям, у которых головы на плечах, нечего делать в стране безголовых.
– А безголовые потому, – подхватил Гонта, – что подражают своему тцарю и его боярам.
Гонец смотрел то на одного, то на другого. Молвил наконец в раздумье:
– Тцарю это не понравится.
– А я не монета, – ответил Гонта дерзко и посмотрел на Медею, – чтобы всем нравиться.
Гонец вздохнул:
– Добро, что у нас не казнят за плохие вести, как у вас тут, у диких людей. Правда, и шубой с царского плеча не жалуют. Все передам в точности, не сумлевайтесь. У меня работа такая.
Ховрах поинтересовался, просто выпороть такого наглеца-гонца или еще и крапивы насовать в портки и так посадить на коня.
Мрак поднял на него покрасневшие глаза:
– Я поеду.
Гонта изумился:
– Ты хоть представляешь, что тебя ждет?
– От судьбы не уйдешь, – ответил Мрак сумрачно. – Что на роду написано, того и на коне не объедешь. Это у кошки девять жизней, а у волка только одна. Да и та коротка.
– Тем более! Что говорится насчет зеницы ока?
– От всего не убережешься.
– Но пусть мои враги умрут сегодня, – ухмыльнулся Гонта, – а я завтра!
– Пусть, – согласился Мрак. – Вели готовить коней на завтра.
– Твой конь на пастбище… Туда два дня ходу. Или тебе дать другого?
– Нет, – ответил Мрак досадливо. Конечно же, Гонта будет затягивать отъезд в ожидании, что разум возьмет верх. Но когда это разум брал верх? Тогда богом стал бы Олег, а не Таргитай. – Пошли ребят за конем сейчас же.
– Сделаю, – согласился Гонта. Он посмотрел в окно. – Уже темнеет, а завтра сразу с утра! Одна нога здесь, другая – там. А третья снова здесь.
Задул северный ветер. Все годы именно он в это время нагонял тяжелые снеговые тучи с севера, а те обрушивали наземь столько снега, что наутро не всякий мог отворить дверь.
Походная колдунья Медеи, старая иссохшая ведьма, с сочувствием сказала Мраку:
– Лучше бы ты оставался в своем сладком сне, сердешный.
– А что, бабушка?
– Еще четыре дня тебе посветит солнце, – сказала ведьма.
Мрак посмотрел вверх. Тучи затянули небо с запада на восток, не оставив щелочки. И по тому, как медленно ползли, чугунно тяжеловесные, было ясно, что небо очистится не скоро.
– Гм… Тогда я проживу дольше, чем думал.
Ведьма произнесла сварливо:
– Это так говорится. Солнце все равно светит, дурень. Даже тебе и даже сквозь тучи. Ничего-то ты не знаешь! В Книге Судеб, где записаны даже жизни богов, гор, рек и всей земли нашей, есть и твое имя, как имя всяк живущей твари… Никто изменить или подправить свою судьбу не властен, но посвященные в тайны – это я о себе – могут проникнуть внутренним взором сквозь толщу земли и узреть эти дивные огненные строки!
Мрак сказал угрюмо:
– Бабка, я все знаю. Всяк, кому через неделю лечь под дерновое одеяльце, проживет те дни по-своему. Один – в плаче к богам, другой – в загуле, третий поспешит набить морду обидчикам, четвертый… А я – пятый.
– Хочешь умереть с оружием в руках? – спросила ведьма понимающе.
– Дело не в том.
– Почему? Для мужчин это очень важно.
Мрак покачал головой:
– Для меня важнее… даже не знаю, что важнее. Чувствую, аки пес, но сказать не могу. Только пасть зря разеваю. Я ж из Леса, грамоте не обучен. Прости, бабка, но ежели четыре дня осталось, то устройство ли мира мне обсуждать?
Ведьма непонимающе смотрела в удаляющуюся спину человека, которому жить так мало. Мужчин понять трудно. Слишком разные. Когда миром правили женщины, было все проще. И мир стоял в спокойствии, никуда не рыпался.
Жаркое нетерпение съедало его, он велел оседлать любого коня и подвести к крыльцу. Надо успеть доскакать до Куявии, увидеть Светлану и умереть у ее ног!
Земля покрылась плотными сумерками. Небо стало темным, фиолетовым до черноты, но впереди между небом и землей текла широкая река из огня и горящего металла. О темный берег неба плескали багрово-красные волны, уже остывающие, затем переходили в пурпур, а посредине полыхала оранжевая река, горящая, из злого легкого огня, раскаленная, дальше снова был пурпур, за ним темно-багровое небо, что тяжело наваливалось на мрачную землю.
Гонта стоял на крыльце, багровые отблески плясали и на его лице.
– Кровь, – сказал он благоговейным шепотом. – Кровь богов залила полнеба!
– Приметы пророчат кровавую бойню и на земле, – отозвался Ховрах.
Страшно и трепетно было видеть это буйство огня. На мир ложились черные сумерки, темнело небо. На земле уже стало черно, но огненный закат зиял как огромная кровавая рана.
– В той стороне – Куявия, – произнес Гонта многозначительно.
Он сошел по ступенькам, припал ухом к земле. Сверху он напоминал распластанную в пыли лягушку. Мрак наконец бросил с нетерпением:
– Что учуял?
– Я слышу далекий стон, – ответил Гонта печально. – И тихий женский плач…