Мрак

Четвертый оказался мудрее: ринулся к выходу. Мрак, не в состоянии гнаться на каменных ногах, что омертвели до развилки, метнул вслед топор. Угодил в затылок рукоятью, но волхв рухнул как подкошенный, руки разбросал, не копыхнулся.

– Что значит добрый удар, – пробормотал Мрак, – никакое подлое колдовство не устоит…

Правда, поправился про себя, если бы не та поддержка, на которую все намекают, то удар мог бы не получиться таким хлестким.

Он обернулся к Светлане. Ее безупречно чистое лицо было спокойным, глаза закрыты. Пухлые губы чуть приоткрылись, словно в последний миг прошептала чье-то имя.

– Спи, – прошептал он мертвеющими губами, – любимая, спи…

Звериная боль разламывала череп. В висках стучало, перед глазами колыхалась красная пелена. Во рту было сухо, потом он ощутил соленое, теплое. Холод поднялся до живота, и он ощутил, как онемели внутренности, превратившись в камень.

Шатаясь, он раскачал тело – только бы не упасть! – заставил себя приблизиться к столу. Там лежала огромная толстая книга, а рядом стояли песочные часы. Переплет из темной кожи, углы обуглены, выглядывает почерневший краешек доски. Пахло древностью.

Мрак ухватился за край стола, чтобы не упасть. Книга занимала половину стола, на переплете странные буквы, если и не прочел, то угадал. Книга Судеб!

– Мрак, – прохрипел он. – Меня зовут Мрак…

Трясущимися руками – холод поднимается уже к сердцу – раскрыл книгу. Страницы из тончайшего пергамента внезапно пришли в движение. С немыслимой скоростью переворачивались, мягко шелестя, у него только серело в глазах, и вдруг замерли, открыв Книгу почти на середине.

Там было множество знаков, у него рябило в глазах, никогда бы не подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему бы и нет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше…

Одни значки вспыхнули темно-багровыми закорючками, но по мере того как Мрак смотрел на них, медленно гасли, как угли в догорающем костре.

– Вот и моя жизнь, – прошептал он горько.

Боль стала острее, в глазах плыло. Холод поднялся к сердцу, стиснул ледяной лапой. Остро кольнуло, и Мрак ощутил, как сердце перестало биться. Он слышал далекий звон и уже не понимал, в его голове или за стенами. Внезапно пустые песочные часы наполнились песком. Но он был весь внизу, а сверху струилась тончайшая струйка, последние песчинки падали вниз.

Жаба прыгнула на Книгу, почесалась, соскочила на пол. Мрак едва не упал, но в глазах на мгновение очистилось. Слабеющей рукой он вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки.

В этот момент упала последняя песчинка. В нижней посудине замерла горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул головой. Из глаз разом ушла багровая пелена, он глубоко-глубоко вздохнул, и острая боль едва не разорвала грудь.

Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от внезапного ощущения своей дикой силы, своего могучего тела, своих сильных рук… А большое сердце проснулось и судорожными толчками погнало, наверстывая, по жилам горячую жизнь. Во всем теле стало горячо. Внутренности и ноги пекло, будто туда залили расплавленный свинец. Его всего кусали злые мурашки, будто отсидел себя целиком.

Внезапно песочные часы налились зловеще багровым светом. Мрак ощутил жар, отодвинулся. По стеклу пробежала извилистая трещина. Звонко щелкнуло, стекло разлетелось на тысячи мельчайших осколков.

Мрак ошалело видел, как они на полу быстро теряли блеск, таяли, похожие на тонкие льдинки под жаркими лучами весеннего солнца, исчезали.

Пол дрогнул, посередине пробежала трещина, расширилась, стол с Книгой Судеб рухнул в щель. Там загремело, трещина сомкнулась.

– Чтоб другим неповадно? – проговорил он все еще дрожащим голосом, не веря себе. – Я еще не знаю, что натворил… но шороху будет!

Жаба перестала чесаться, повернулась и смотрела вопросительно. Мрак протянул к ней руку, жаба увернулась. Мрак повернулся уходить, жаба с сердитым кваканьем прыгнула ему на спину, взобралась на плечо и застыла серо-зеленым комом.

– Уносим ноги, – сказал Мрак ошеломленно. – Кто ж знал, что дойду! Потому и не спрашивай… можно ли выбраться!

Жаба не спрашивала. Прижалась пузом, вгоняя коготки в кожу душегрейки, и закрыла глаза. Похоже, верила в Мрака.

– А что? – сказал он вслух, оправдываясь. – Ну, подчистил, подправил! Будто я один жулик, а все на свете прямо порхают от святости. Я ж не сирот обкрадываю. Вот куда слез, чтобы жизнь продлить!.. А другой с поля боя бежит для того ж самого, позор и поношение терпит.

В полуверсте от стен Куявы земля задрожала, вспучилась. Края трещины отодвинулись один от другого сажени на три. Взвился дым, взлетели языки пламени. Тяжелый грохот сотрясал воздух, и слышно было, как в глубинах земли застонал кто-то немыслимо огромный, страшный.