Мрак над Джексонвиллем

— Подойди-ка ко мне, трепло несчастное, ну — иди же, иди, поиграй с этой штучкой, — говорил Марвин, потрясая распятием, — давай, дружок, подваливай, тебе наверняка эта штука понравится! Немножко, правда, старовата, но все еще работает!

Ярко-красные глаза Пола сощурились, узкий рот расползся от уха до уха, открыв взору голые кости десен. И эхом раскатился голос — такой низкий, такой леденящий, что казалось, будто доносится он из какой-то подземной пещеры:

— Надеешься напугать меня этой игрушкой, негритос? Думаешь, тому старому хрену, что засел на небесах, есть еще до вас какое-то дело? До тебя так и не дошло, что он из ума давно выжил? Все вы умрете. И всем вам будет больно. А мне от этого будет очень хорошо.

Он запрокинул голову и по-волчьи завыл.

Марвин смотрел, как этот страшно бледный мальчишка, стоя в маслянисто-кровавой луже, воет на луну, а голова его при этом держится лишь на нескольких поблескивающих сухожилиях, и прикидывал, есть ли еще у него шанс хоть какое-то время пребывать в здравом рассудке. Ни малейшего — ответил ему его внутренний компьютер; Марвин вздохнул и бросился на маленького мертвеца.

Услышав, как он бежит, Пол выпрямил голову, увидел, что на него надвигается огромный крест, взвыл от ярости и бросился в сторону. Марвин промахнулся на пару сантиметров, потерял равновесие и растянулся на бетонной площадке. Саманта подняла с земли шланг и повернула кран. Ударила струя бензина, но Пол ловко увернулся; его голова завращалась, словно перископ, мертвые глаза отыскали Саманту; он улыбнулся, высунув изо рта огромный язык и с наслаждением поглаживая им рану на шее:

— А для тебя я приберег кое-что особенное. Ты, я и дядюшка Джек.

Обезумев от гнева, Саманта снова попыталась достать его струей бензина, но вместо этого окатила поднимавшегося с земли Марвина.

— О нет! — вцепившись в Лори, прошептал Джем. Рут, закрыв глаза, тихонько молилась. Дак сжимал ледяную руку Френки. Черному фараону крышка. Громко расхохотавшись, Пол Мартин зажег спичку и швырнул ее в Марвина Хейса. Саманта вскрикнула. Под смех и вой мертвецов одежда на Марвине мгновенно вспыхнула.

— В аду ты станешь еще чернее, — сказал Пол и раскланялся, словно артист на сцене.

Марвин ощутил, как огонь коснулся кожи, волос, ресниц и принялся пожирать его тело; он попытался швырнуть в Пола распятие, но помешала боль; он рухнул на колени и покатился по земле, пытаясь погасить пламя.

Дак выскочил из машины. Как смерч он пронесся в контору, выскочил оттуда с наполненным водой пластиковым ведром и опрокинул его на Марвина. А Джем и Лори уже бежали со снятым с Френки одеялом — они бросили его на Марвина, лишив пламя воздуха.

Пол подошел к своим, встал, скрестив руки на груди, и спокойно наблюдал за происходящим.

Боль была непереносимой; Марвин чувствовал, как коробится в огне его кожа, и даже не мог закричать: весь рот обожгло. Полилась вода — на голову, на плечи, — по спине и ногам кто-то бил одеялом; стало легче.

Дак опрокинул еще одно ведро на голову здоровенного черного фараона. Тот дымился, как затухающий костер. Вся кожа у него была покрыта волдырями величиной с куриное яйцо, лицо обезображено. Саманта подхватила Марвина под мышки:

— Помогите-ка, его надо уложить в машину.

Дак открыл было рот, но спохватился и приподнял Марвина за ноги.

Они дотащили его до машины и уложили на переднем сиденье. Марвин был в полубессознательном состоянии и тихо стонал.

Избегая смотреть на него, Дак снова сел за руль.

— Так, — сжав кулаки, сказала Саманта, — ладно, теперь наконец едем. Джем и Лори, есть у вас снаряды?

— Да.

— Рут, вы приглядываете за Френки?

— Да, и молюсь за всех нас.

Она прикрыла глаза, беззвучно шевеля губами. Там, у кладбищенских ворот, отчаянно размахивал правой локтевой костью Герберт — произнести он не мог ни звука: нижней челюсти у него не было. Саманта повернулась к Даку:

— Вы прорываетесь вперед, я цепляюсь за дверцу, о'кей?

— О'кей.

Сэм подняла с земли распятие. Прикоснувшись к раскаленному серебру, едва не вскрикнула, но сдержалась. Молча посмотрела на почерневший крест, потом сунула его за пояс. Сознание захлестнула ярость — словно огромная черная волна, на гребне которой сияли слова: «Доберусь я до тебя, дрянь поганая». Она представила себя акулой — хладнокровной, не испытывающей ни волнений, ни страха и знающей лишь одно — кусать, кусать, сжимать челюсти с острыми, как бритва, зубами, рвать ими на части мертвые ноги мертвецов, их прогнившую кожу, с треском ломая сочащиеся влагой кости, перемалывая в муку голые черепа, раздирать, разрывать, уничтожать; рука, словно челюсти, сомкнулась на кране шланга.

Пол, должно быть, почувствовал исходящую от нее ненависть: слегка склонив голову набок, сплюнул на землю целую кучу копошащихся белых червей. Глядя на нее, неторопливо растер их ногой. Саманта отчетливо услышала чавкающий звук из-под подошвы.

Она спокойно открыла кран, и струя бензина ударила в тех мертвецов, что стояли к ней ближе всего. Они в бешенстве шарахнулись назад. До Сэм донесся ее собственный, искаженный гневом голос: