Мрак, сомкнись

Я грустным прибываю со звезд отдаленных,
Странствую дальше, совершенно один,
Из глубины вьющихся обширных дорог.
Где дорога? — есть у меня вопрос.
Пространство сумрачно, а солнце —
серо, цветы поблекли, жизнь стара,
Стихают разговоры, нарастает крик,
Где бы я ни был, меня никто не знает.
Где этот космос дивный,
Страна несбывшихся мечтаний,
Везде расцвеченный надеждой,
Украшенный огоньками звезд?
Земля, для братьев моих готовая,
Где снова оживут умершие,
Там, где зазвучит родная речь,
Где ты?
Я странствую дальше, совершенно один,
Где дорога? — есть у меня вопрос
И шлет пространство страшный мне ответ:
Твое место там, где тебя уж нет.

Когда Пол спел последние слова под аккомпанемент Тигрицы, кошка вздохнула и тихо сказала:

— Да, это о нас. Эта обезьяна Шуберт, должно быть, имела в своей сущности что-то от кошки. И этот Любек тоже. Впрочем, ты, Пол, также не лишен этих качеств…

Он некоторое время смотрел на ее стройную фигуру, вырисовывающуюся на фоне звезд, а после этого протянул руку и положил ей на плечо. Под теплым, коротким, пушистым мехом он не почувствовал никакого напряжения. Почти бессознательно, может быть, мех сам давал указания его пальцам, он начал осторожно поглаживать ее шею так, как обычно гладил Мяу.

Тигрица не шевелилась, хотя Полу показалось, что она расслабляет мускулы. До него донеслось тихое, едва слышное мурлыкание, и тут же кошка откинула голову, потерлась ухом о его руку. Когда он начал ласкать затылочную часть ее шеи, Тигрица подняла голову и, мурлыкая все громче, прикрыла глаза. Затем она отодвинулась, и на долю секунды Пол подумал, что она приказывает ему прекратить, но потом понял, что она хочет, чтобы он почесал ей подбородок. Неожиданно шелковистый палец прикоснулся в его щеке и медленно начал передвигаться по телу. Пол понял, что Тигрица ласкает его кончиком хвоста.

— Тигрица… — шепнул он.

— Да, Пол? — тихонько промурлыкала она.

Легко отталкиваясь локтями и коленями от теплого прозрачного окна, он приблизился к ней и, обняв ее худенькие пушистые плечи, почувствовал, что лапы ее нежно лежат на его плечах.

Неожиданно жалобно запищала Мяу.

— О, а она, оказывается, ревнует, — засмеялась Тигрица, потираясь щекой о щеку Пола. Пол почувствовал, как она своим острым шершавым языком касается его уха и лижет шею.

Все, что он делал до сих пор, он делал так серьезно, словно каждое движение было частью ритуала, который нужно исполнять правильно и спокойно, но теперь, обнимая это чудесное создание, эту Венеру в мехе, он осознал, что возбужден. Разные картины приходили ему в голову. Он поддался настроению, однако не потерял власти над собой. Образы наплывали со странной систематичностью, как тогда, когда Тигрица в первый раз прочитала его мысли, но на этот раз, однако, они проходили через разум настолько медленно, что он имел возможность хорошо и подробно разобраться в этом. Они слагались из мужчин, женщин и животных. Они представляли эротическую любовь, насилие, пытки и смерть — но Пол знал, что даже пытки и смерть должны только подчеркнуть интенсивность сближения, чудесное раскрытие всех тайн тела, полноту контакта между двумя существами. Эти картины должны были еще больше украсить соединение двух тел. Он попеременно видел образы и необычные символы, напоминающие прекрасные драгоценности и узорчатые ткани, словно полные значения цветные узоры стекляшек в калейдоскопе. Через некоторое время символов стало больше, чем образов: они гудели, словно большие бубны, дрожали и вибрировали, как треугольники, и у Пола возникло такое впечатление, что его окружает Вселенная, что он сам мчится во всех направлениях космоса, что на поднимающейся и опадающей волне, которая мчится среди звезд в сторону густой темноты, он несется к своему совершенству.

Через некоторое время он выплыл из мягкого, бездонного, черного ложа, снова увидел звезды и склоненную над ним Тигрицу. В свете этих звезд он увидел ее фиолетовые зрачки-цветы, коричнево-зеленые щеки и открытый рот с красными губами и беззаботно показывающимися блестящими белыми клыками.

Тигрица декламировала: