МРАКОБЕС: ВЕДЬМА

– Умница, моя девочка.

Она улыбнулась в темноте. Ей было хорошо с этим человеком. Он нравился ей. Она вспомнила о сожженной деревне и подумала: его обязательно нужно предупредить о том, что в этих краях небезопасно.

– Поблизости бродит банда мародеров, господин Агеларре, – сказала Рехильда. – Будьте осторожны, прошу вас.

– Спасибо, мышка.

Она удивленно вскинула на него глаза – что за странное обращение. Но большой рот улыбнулся ей, и глаза улыбнулись, и она покрепче уцепилась за его острый локоть.

– Божье попустительство заходит слишком далеко, – проговорил Агеларре и скривил губы, – если он позволяет всякому зверью убивать ни в чем не повинных людей, сжигать их дома и посевы.

– Вряд ли те солдаты, которые сделали это, счастливы, – робко возразила Рехильда. – Их грех – самое тяжкое из наказаний. Так говорит наш священник, отец Якоб, и мой муж тоже так считает.

– Да, но они живы, эти солдаты, а их жертвы – мертвы. Разве жить – не высшее благо, доступное человеку?

– Разбойники попадут в ад, – убежденно сказала Рехильда.

– В ад, – задумчиво повторил Агеларре. – Но когда? Не лучше ли позаботиться о живых, чем оплакивать мертвых? Девочка, я вижу в тебе доброе сердце. Скажи, что бы ты отдала за дар помогать людям?

– О, – не задумываясь, ответила Рехильда, – все, что угодно.

И ее глаза наполнились слезами.

Господин Агеларре провел рукой по ее волосам, ловко и незаметно распустил ее прическу, и волна светлых, рыжеватых волос упала на плечи женщины, закутала ее почти до пояса.

– Какие прекрасные косы, – сказал Агеларре.

– Вы хотите взять их? – спросила Рехильда.

– Нет. – Он помолчал немного. – Ты никому не расскажешь о нашей встрече, девочка-Колючка?

– Нет, господин. Конечно же, нет.

Рехильде и в голову не приходило, что возможно иное.

– Так ты думаешь сейчас, пока ночь и мы с тобой в лесу. А когда настанет утро?

Рехильда остановилась на лесной тропинке, удивленно посмотрела на него.

– А когда ты пойдешь в церковь? – сказал Агеларре.

– Я никому не скажу, – повторила Рехильда.

Он поцеловал ее в лоб холодными губами.

– Умница. – Он улыбнулся. – На Оттербахском руднике живет один безобразный старик, Тенебриус. Тебе он знаком?

– Да, господин. Кто же в Раменсбурге не знает Тенебриуса?

– Он непригляден внешностью, но хранит в уме несметные богатства знания. Сходи к нему, мышка. Ему можешь назвать мое имя. Только ему, поняла?

Он взял ее за подбородок, обратил к себе прекрасное лицо. Женщина смотрела на него не мигая, преданно, с любовью. Потом отпустил, и она прижалась к его плечу.

– Слушай, – сказал Агеларре. – Слушай темноту.

Рехильда снова раскрылась ночному лесу, окружавшему ее, и неожиданно услышала: где-то плакал тоненький голосок.

– Кто там? – спросила она.

Агеларре взял ее за плечо и слегка оттолкнул от себя.

– Иди, Рехильда Миллер. Под кучей палой листвы найдешь огонек жизни, готовый угаснуть.

Рехильда доверчиво посмотрела в ночную темноту. И пошла на звук. Она даже не заметила, как Агеларре исчез.

Неожиданно она споткнулась о что-то теплое и мягкое. Плач сменился придушенным визгом. Какое-то существо начало барахтаться под руками Рехильды, отбиваться, лягаться. Острые зубы попытались ее укусить.

Рехильда вскрикнула.

Существо вырвалось и бросилось бежать. И вдруг остановилось, медленно повернулось, наклонило голову.

– Не бойся меня, – сказала Рехильда Миллер.

– Где солдаты? – спросило существо.

Это был ребенок. Девочка лет десяти.

– Не знаю. Они ушли.

– Деревня сгорела?

– Да. Дотла.

– А люди?…

– В деревне никого нет, – сказала Рехильда. – Может быть, остались еще живые, которым удалось бежать, как тебе.

– Но мне вовсе не удалось бежать, – сказала девочка. – Это двое солдат утащили меня в лес, чтобы им не помешали… А потом бросили здесь.

Рехильда осторожно подошла поближе.

– Как тебя зовут, дитя мое?

– Вейде, – сказала девочка. И осмелев спросила: – А вас, госпожа?

– Рехильда Миллер.

Она протянула Вейде руку и крепко сжала детские пальцы. И они пошли по тропинке из леса, к тлеющим развалинам деревни. Когда женщина и девочка выходили из леса, одежда у обеих была в крови.

Разоренное человеческое жилье еще сохраняло тепло людского присутствия. Как не остывшее еще одеяло, где только что спали.

– Значит, он назвался «Агеларре»? – переспросил Иеронимус, улыбаясь уголками губ. – Как он выглядел?

– Рослый. Бледный. Худой. У него большой рот. И глаза как будто глядят в самую душу.

– Он красив?

Женщина смутилась. Она никогда не задумывалась над тем, красив ли господин Агеларре.

– Не знаю… С ним спокойно. Он добрый.

– «Добрый бог для людей», не так ли?

– Если угодно. – Рехильда побледнела, сообразив, что только что призналась в святотатстве. – Вы не записали этого, господин? Я совсем не то хотела сказать.

– Я допрашиваю тебя без нотариуса, – напомнил ей Иеронимус фон Шпейер. – Нас только двое, ты и я. Для того, чтобы твои слова осудили тебя, необходимо по крайней мере наличие двух свидетелей.

Он видел, что эти простые слова успокоили женщину.

Она заговорила снова, более ровным голосом:

– Я хотела сказать, что он… он как отец.

– Он твой любовник?

И снова Рехильда смутилась.