Мраморное поместье

Далее оба врача приложились к ручке графини, взмахнули блестящими цилиндрами и сели в экипаж. Цилиндры еще раз взлетели на воздух, и гости укатили.

XIV

В этот вечер я довольно много говорил со старой графиней, интересовавшейся, между прочим, вынесенным мной от приезда знаменитостей впечатлением. Я отвечал неопределенно, не желая, по понятным мотивам, высказываться отрицательно о своих старших товарищах. Графиня, однако, сейчас же почувствовала влияние профессиональной солидарности в моих словах и заставила меня сознаться в этом. Оказалось, что приезжие врачи не внушали доверия ни ей, ни мне, а рассказанная мной сцена гипнотизации молодого графа и иронический ответ его врачам, видимо, доставили ей некоторое удовольствие.

Потом разговор перешел на бывшую в руках графини книгу, оказавшуюся биографией Ницше, написанной сестрой философа.

— Вы читали эту книгу, доктор?

— Только выдержки из нее.

— Тут есть упоминание об одном вопросе, близко касающемся моего сына.

— О чем именно, графиня?

— Дело в том… — графиня замялась в нерешительности, — впрочем, как с врачом и серьезным человеком, я буду говорить с вами без стеснений… Может быть, вы помните, что некоторые врачи приписывали болезнь Ницше его безбрачной жизни и притом воздержанию?

— Да, помню, но…

— Вас удивляет, что это может иметь отношение к моему сыну…

— Признаюсь… Ведь граф женат.

— Увы! это еще одна драма, которую пока никто не знает, но вам, как врачу и внушающему мне доверие человеку, я должна сказать, что брак этот пока фиктивный, и мне это достоверно известно.

Я молчал, удивленный этим известием.

— Скажите мне, — с тревогой продолжала графиня, — какого вы мнения… Не может ли это быть одной из причин болезни моего сына? Если не причиной, то, быть может, усугубляющим обстоятельством?

— Личное мое мнение не может иметь для вас значения, графиня. Это один из спорных вопросов. Могу сказать, однако, что на международных врачебных съездах выносились неоднократные резолюции в том смысле, что врачам до сих пор не известна ни одна болезнь, имеющая причиной воздержание, хотя некоторые из них держатся иного мнения. Мой личный взгляд на стороне большинства в данном случае.

— Этот вопрос стоит мне многих мук, доктор. Теперь я не только тревожусь за сына, но чувствую еще какой-то мучительный стыд и тяжкую ответственность перед его женой…

Графиня сообщила мне подробности. Смущенная настойчивыми указаниями врачей, она решила женить сына, совершенно, впрочем, не обращавшего внимания на женщин, как и вообще на весь реальный мир. В искательницах богатой партии, конечно, недостатка не могло быть, но могла ли мать поручить единственного больного сына первой встречной авантюристке? С другой стороны, в аристократических кругах болезнь графа была известна, и ни одна почтенная семья не согласилась бы на брак его с дочерью, хотя бы при наличности искренней любви со стороны девушки, на что рассчитывать при том же было мало шансов ввиду сказанного равнодушия графа. Кузина графа, Леночка, воспитанная графиней в пансионе, скромная девушка, искренне любила его с детских лет.

— Я долго колебалась. Сообщив свой план Леночке и встретив с ее стороны горячее сочувствие, я в то же время советовала ей обсудить все последствия этого шага, указывала на опасности, но должна сознаться, что радовалась неуспеху своих доводов. Теперь…

Слезы блеснули на все еще красивых, впалых глазах графини.

— Теперь я чувствую, что принесла ее в жертву и весь ужас своей вины перед ней… Боже, за что это все!..

Графиня замолкла, подавленная тяжестью выпавших на ее долю испытаний.

Я чувствовал, как мало действительны утешения для горя этой женщины, а потому, как это обыкновенно делается, стал расспрашивать ее, интересуясь и входя в обсуждение подробностей жизни графа, давая матери возможность полностью высказать весь тяжкий гнет создавшегося положения. Я сам едва мог скрыть свое волнение, узнав, что граф был в К-ом университете, откуда был увезен позапрошлой осенью вследствие участившихся припадков, после того, как однажды скрылся из дома ночью и вернулся лишь к утру, напугав мать. Мое подозрение, что граф и Эрик одно лицо, укреплялось с каждой минутой. В то же время, я испытывал мучительное колебание между желанием сообщить известное мне из дневника Мары и каким-то смутным чувством, мешавшим мне выдать тайны ее дневника, а также опасением увеличить тревогу матери, так как пришлось бы вплесть еще много загадочного в канву фактов и сообщить, кто именно покоится в дорогой ее сыну могиле.

Еще утром этого дня граф собственноручно поливал цветы на могиле, где уже установлены были мраморный крест и ограда.