Адмиралу грозила участь впередсмотрящего. Мне это место даже не предложили по вполне понятным и оправданным причинам, ибо впередсмотрящий при спуске — это все: капитан, лоцман, штурман и даже рулевой. Реакция его на все коварства Мрассу должна быть мгновенной. Если кто думает, что спускаться по горным речкам проще и безопаснее, чем подниматься, тот глубоко ошибается. Лодку несет со стремительностью течения плюс скорость мотора. Не успеешь оттолкнуться от одного валуна — на тебя с ужасающей быстротой надвигается следующий. Относительный отдых ждет впередсмотрящего лишь на плесах.
Шест с железным наконечником был торжественно преподнесен адмиралу. Кузьма взял его трепетными руками, словно это был сам указующий перст его судьбы, шагнул в носовую часть корабля, набрал полную грудь насыщенного кислородом воздуха и сказал:
— Вперед, друзья, вперед…
— Назад, старичок, — поправил его Игнат, любивший точность во всем.
Нам помахал вслед рукой Володя Шалтреков. Лицо его было грустным. Ему так и не удалось угостить нас свежей медвежатиной. Не полез в капкан хозяин здешней тайги.
Оладышкин продолжал стонать. Валера клевал носом. Игнат сидел на моторе и внимательно следил за жестами, которые подавал ему Кузьма. Я старательно вычерпывал просочившуюся воду консервной банкой.
Первый перекат прошли удачно. Кузьма приободрился. Но не надолго. Лодку втягивало в бучило. Хорошо был виден падающий излом реки. Адмирал нацеливался шестом в кипящее варево бурунов.
— Только не закрывай глаза, — простонал сквозь зубную боль Оладышкин.
Кузьма с силой воткнул шест в воду.
Лодку качнуло, левый борт захлестнуло волной, адмирал на мгновение повис в воздухе и шлепнулся рядом с Валерой, который дремал и теперь не мог понять, что случилось.
Бучило осталось позади. Шест тоже остался торчать посреди камней. Адмирал потирал поясницу. Я спешно отчерпывал воду.
Игнат заглушил мотор.
— От судьбы не уйдешь, — сказал Кузьма. — С меня достаточно. Пусть будет, что будет, — и, усевшись поудобнее, адмирал спрятал голову в колени.
— Что случилось? — спросил Валера.
— Кузьма решил податься в цирк, — забыл о зубах Виктор Оладышкин. — Великолепный номер с шестом среди ревущей и пенящейся бездны. Первая проба удалась. Следующее сальто-мортале…
Но Кузьма не дал боцману завершить фразу. Он, как известно, не терпел насмешек.
— Молчи, симулянт! — вскочил адмирал. — Я вам покажу цирк, я вам такое сальто-мортале покажу… Чего расселись? Почему заглохли моторы? Полный вперед! Давай сюда запасной шест…
— Учти, скоро Валеркин прижим, — предупредил его Игнат. — Если и там выпустишь шест из рук — всем нам будет крышка.
— Не учи, сам знаю, — Кузьма сжал шест, подаренный нам на прощание Шалтрековым.
Валеркин прижим надвигался неукротимо, как пасть крокодила, готового заглотить флот со всеми его потрохами. Течение несло лодку прямо на скалу. Кузьма напружинился. Он готов был, по-моему, подставить под удар собственный лоб, лишь бы мы благополучно миновали прижим и не обвиняли потом адмирала во всех смертных грехах.
Еще секунда — и лодка врежется в отполированный водой базальт. Валера перестал дремать и широко открыл рот, будто в последний раз решил глотнуть свежего воздуха. Оладышкин простонал и плотно закрыл глаза. У меня остановилось сердце, и ноги почему-то свело судорогой. Но Кузьма вовремя упирает шест в скалу, нос корабля отворачивается от нее, адмирал в восторге взмахивает шестом и кричит: «Ура!».
И все прошло бы на высшем уровне, если б Кузьма не позабыл, что кроме носовой части у каждого, даже самого маленького суденышка, существует еще и часть кормовая. И когда он, вместо того чтобы продолжать работать шестом, закричал «ура!», корму занесло, ударило о скалу, Игната швырануло в сторону, он выпустил руль, и мотор тут же приказал долго жить, расколовшись на две неравные части.
Мы рассчитывали прийти в Усть-Кабырзу сегодня же, но теперь стало ясно, что вряд ли доберемся туда и к завтрашнему вечеру.
Чем ближе к поселку, там длиннее и спокойнее плесы, по которым безмоторная и безвесельная лодка плывет со скоростью уставшего пешехода.
Кузьма тяжко переживал происшедшее и только на следующее утро начал приходить в норму. Я же, благодаря адмиралу, не остался у флота в долгу и отдневалил третий день подряд.
К Усть-Кабырзе подплывали и предвечерних сумерках. Закатное солнце подсвечивало красным светом застывшие над горой облака. Мрассу тихо струилась, огибая поселок. Над поселком плавали дымки. Это кабырзинские женщины растопили печи, готовя ужин.
Пахло сеном и парным молоком. На пароме громко переговаривались девчата. Они спешили в клуб. В кино или на танцы. Клуб был на другом берегу.
Валера с Оладышкиным не сводили с парома глаз.
Адмирал еще днем, на привале, облачился в парадную форму, надраил песком пуговицы и золотое шитье своего мундира и сейчас, стоя посреди лодки под собственным адмиральским флагом, сиял, как ограненный алмаз.
Около невысоких кустиков у берега стояло недвижно толстое бревно. Игнат, работая самодельным кормовым веслом подчалил к нему, как по заказу.