Читаем Мразь полностью

-Здравствуйте, Ольга Анатольевна. - Дверь открывает её мать, презрительно смотрит на меня. - Сумки на кухню? - Приподнимаю демонстрируя пакеты с едой. Она чуть отодвигается давая пройти на кухню. Другой бы её отшаркивание вбок не понял, но этот микронный шаг в сторону и получившаяся прореха в направлении кухни - все, что она согласна для меня сделать. Надо протиснуться и не дай Бог её задеть - крику и вони будет больше чем в подъезде. Я давно принимаю её игру: протискиваюсь скользя спиной по стене и демонстративно втянув отсутствующий живот. Молчит, губы поджаты, сверлит ненавидящим взглядом, но пока придраться ни к чему не может.

Ей 45 лет, но выглядит на все 60. Отвратительная, опустившаяся бабища из коренных аборигенов, что раньше жили в окруженной яблоневыми садами деревне Отрадное, в честь которой район и назван. От той деревни уже и памяти не осталось - все снесено, разровнено и застроено многоэтажками. И про бывший когда-то здесь огромный яблоневый сад помнят только совсем старые сторожилы и москваведы. От всех прелестей бывшей московской окраины не осталось ничего - очередной безликий спальный район. Не жилой - спальный район. Как и премногоуважаемая Ольга Анатольевна - не человек, даже не тень человека - живая статуя, памятник своему проёбанному прошлому. Растоптанные тапочки, вечно грязный розовый китайский халат с протертыми рукавами, под ним старая, потерявшая цвет и форму, футболка. Растрепанные волосы с проседью, лицо забывшее о макияже и злой, ядовитый взгляд ввалившихся глаз.

Демонстративно игнорируя её прохожу не разуваясь, пальто тоже не снимаю, с нее станется карманы обшарить. Она, подбоченившись, следит за каждым моим движением. Ставлю на стол сумки и, таким же макаром, проскользив мимо по стене, иду в комнату Марины.

Познакомил нас три года назад случай: пятнадцатилетнюю Марину сбила машина. Сильно. Я как раз проходил мимо и она отлетела почти ко мне под ноги. Я сорвал пиджак, подложил ей под голову, крикнул кому-то вызвать скорую, попытался платком закрыть большую рваную рану на её предплечье, а она посмотрела на меня своими голубыми, чистыми, детскими глазками, беззвучно, пошевелила губами еле обозначив «спасибо» и потеряла сознание.

Потом была суета, много суеты. Какие-то люди сновали мимо, что-то кричали, трясли меня за плечи, а я сидел, держал её за руку и говорил, говорил, говорил. Приняв за родственника врачи меня запихнули вместе с ней в скорую, я не стал их разубеждать. Когда Марина уже была в реанимации разобрались, врач молча покачал головой, записал мои данные и попросил удалиться.

Я ушел бросив в отделении пропитанный ею кровью пиджак. Уже на улице вызвал такси, приехал домой и всю ночь пил горькую силясь унять дрожь в руках и прогнать из головы единственную мысль - почему? Нет, не почему она, а почему я? Почему я не прошел мимо как сотни других двуногих, а бросился помогать? Что такого случилось, что мой рациональный ум дал сбой, не позволил не только не пройти мимо лишь бросив любопытный взгляд, а отправил помогать, ведь я не врач! Более того, ни бельмеса не знаю что в таких случаях надо делать! Да и откуда у меня это? Почему доктор из примчавшийся скорой меня похвалил - молодец, - дескать, - все правильно: мягкое под голову, больше ничего не трогал и говорил, говори, говорил держа её за руку - не давая уйти за рань. Что за ахинею я тогда нес - не помню, но говорил не обращая внимания на её бессознательное состояние, тискал окровавленную ручку и, кажется, плакал. Что? Что заставило меня возиться с этой девчушкой? Вот вопрос вопросов на который я так и не смог ответить. И он не дает мне покоя до сих пор.

Через пару месяцев, когда я уже относительно успокоился и перестал еженощно во сне видеть окровавленную девочку, перед которой я неизменно стоял на коленях и плакал, вызвали свидетелем в суд. Ни сам суд, ни раскаивающийся водитель, получивший три года колонии-поселения, на меня впечатления не произвели, но хорошо запомнилась реакция на приговор матери Марины. Как же она кричала, какими словами кляла и водителя, и суд, и правительство, и вообще всех до кого могла дотянуться, виня во вселенской несправедливости - не получит она ни копейки.

Я понимаю, ситуация не приятная: водитель - приезжий безработный без копейки за душой. Бомбил на старой «шестерке», страховки нет, имущества нет, зато жена и трое детей на иждивении. Вот и выходит, что судья и так выжал максимум - удержание из зарплаты рабочего колонии - 700 рублей в месяц. Но суть не в этом, она, мать Марины, не кричала о покалеченной и полностью парализованной дочери, не проклинала судью и водителя, её возмущение было направлено только на несправедливое государство и то, что она не сможет прожить на 700 рублей в месяц. Именно она не сможет! Марина не упоминалась даже рефреном.

Перейти на страницу:

Похожие книги