Мсье Гурджиев

Когда я жила в Аббатстве, кроме общих для всех занятий упражнений, чтений, ритмических движений я еще ухаживала за растениями. А заодно пыталась проследить этапы и собственного роста. Но при этом потешалась сама над собой, над ничтожным человечком, дерзнувшим написать: «Я хочу быть и всю свою жизнь посвящу этой цели». Столь же нелепо прозвучит, если заявить: «Я работаю, чтобы суметь летать, как птица''. Путь от былинки к птице… мне он всегда представлялся чредой этапов. И я знала, что надо все их пройти один за другим. Каждый предыдущий творит последующий, и ничто в мире ни книга, ни слово, ни пророчество не возвестит нам, каким будет предстоящий этап. Ведь речь идет исключительно о моем внутреннем состоянии, оно не явится извне. Достигнуть его смогу только я сама и посредством себя самой, если постоянно буду стараться расширить свое сознание.

Меня всякий раз изумляло, я не то чтобы понимала это умом тогда в меньшей степени, а видела воочию, сколько на свете непонимающих людей. У меня же случались такие могучие озарения, что бросало в жар, кровь стучала в висках, дух захватывало, становилось страшно… но чего же я боялась? Что миг самосознания канул безвозвратно. Словно, рассеялся туман, и передо мной предстало зрелище, не имеющее ничего общего с обычной бледной картинкой. Но лишь на миг. И вот я уже догоняю самое себя, разочарованная, в ужасе, что мне никогда не удастся себя обрести.

Мне часто казалось, будто я лечу в пропасть, было жутко, я ощущала нечто вроде настоящего головокружения. В эти мгновения мне хотелось сбежать да ну ее, эту науку, которую мне все равно не одолеть. Но это было бы преступно, невозможно. Почему? Потому что я пережила мгновенный проблеск истины, точнее, то был предвестник ее явления. Значит, она уже в пути, сумерки разрежаются. В силах ли я отвергнуть истину, сколь бы дорогую цену ни пришлось за нее заплатить? А тот, кто хочет жить «этим» (истиной), обязан целиком себя «этому» посвятить, ведь ни одно событие его жизни не идет в сравнение с «этим» (что я не умею определить). Я чувствовала себя цыпленком, пробивающимся из своей скорлупы наружу. А снаружи нас ждет «другая жизнь», как и цыпленка. Думаю, что те люди, которые по мере сил не готовятся «загодя» к той» жизни, которая наступит «потом», попросту не верят в возможность новой жизни.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

РАЗУМЕЕТСЯ, многим случалось прикоснуться к тому же знанию, что и мне, но оно ведь не сулит никаких жизненных выгод. Даже разум в сравнении с ним это нечто второстепенное. Но почему же, несмотря ни на что, людей влечет к нему?

Два года я безвыездно жила в Аббатстве. Потом, в Париже, я лишь изредка встречалась с Гурджиевым, но продолжала жить согласно его учению, все глубже и глубже в него погружаясь. Меня спрашивали: «Почему вы стремитесь к знанию?» Странный вопрос, спросите любого: «Почему ты стремишься к счастью?» Для меня знание и есть счастье, конечно же, счастье.

Друзья меня буквально засыпали вопросами и советами. Такими, например: «Никогда не копайтесь в себе это смерть». Или спрашивали: «Если лишишься всех иллюзий, как тогда жить?» Отвечала: «Это все равно как если бы крестьянин сетовал: «На моем поле теперь ни единого сорняка, чем же теперь заняться?»

Иногда я думала: «Нашу личность надо вспахать, как поле». Но где плуг? Кто его направит? В одиночку мы ничего не можем. Необходим пахарь, как необходимо и семя.

Учение Гурджиева послужило ответом на мой вопрос: мне предоставлялись и плуг, и пахарь. Осталось только предоставить им себя. Желание, необходимость, подготовка, действие тут уже начинается новая жизнь с особыми упражнениями, особыми правилами, производящая перемену не только в личности, но и в обмене веществ в организме. Суровое испытание. Мне приходилось видеть, как люди останавливались на полдороге, отрекались от учения, а то и становились его врагами, сворачивали с пути, примыкая к учениям более щедрым на посулы, обещавшим, что их жизнь увенчается сущим раем. Иные обращались в какую-нибудь веру, утверждая, что их вдруг осенила благодать. Применялась она, однако, для вполне мирских нужд, в ней уютно устраивались со всеми удобствами, как в спальном вагоне. Они-то полагают, что к раю ведет «легкий путь», но, как правило, он оказывается «путем вспять».

Мне кажется, что религия уместна только за монастырскими стенами, где ничто не ограничивает ее замкнутого эгоизма…. Но в миру она неорганична, вредна для общества… ужасно верить, что для духовного роста достаточно страдать. Тогда бы на земле обитали исключительно святые и ангелы. От страданий одни умирают, другие испоганиваются, третьи озлобляются, и только единицы становятся лучше, растут. Но есть и другой способ духовно вырасти, возможно самый трудный… Я всегда была инстинктивно верующей, но меня не устраивал Бог, как его изображают религии. Они превращают его в убежище, в то время как он должен стать божественным достижением души, в которой он пребывает. Нет, он не убежище, не надежда. Каждый из нас зеркало Бога, Которого он постигает, но многие всего лишь карманное зеркальце.