Мсье Лекок

Едва привратник, принесший светильник, собрался уходить, как в дверь постучали. Он открыл дверь, и в кабинет вошел директор тюрьмы предварительного заключения, держа фуражку в руках.

Вот уже целые сутки этот достойный чиновник с беспокойством думал о таинственном обитателе одиночной камеры под номером три. Сейчас он пришел, чтобы получить дополнительную информацию.

– Я хочу спросить у вас, сударь, – обратился он к следователю, – должен ли я и впредь держать подозреваемого Мая в одиночной камере?

– Да, сударь.

– Видите ли, боюсь, как бы он опять не разбушевался. Но с другой стороны, мне не хотелось бы надевать на него смирительную рубашку.

– Предоставьте ему свободу передвижений в камере, – сказал господин Семюлле. – И велите, чтобы с ним обращались мягко. Просто непрерывно наблюдайте за ним.

Хотя надзор в тюрьмах осуществляют административные власти, в соответствии с положениями статьи шестьсот тринадцать следователь может вмешиваться и приказывать делать все, что считает полезным для следствия.

Директор тюрьмы поклонился, потом добавил:

– Вам, несомненно, удалось установить личность подозреваемого?

– К сожалению, нет.

С понимающим видом директор тюрьмы покачал головой.

– В таком случае, – сказал он, – мои предположения оказались справедливыми. Я совершенно уверен, что этот человек – отпетый негодяй, несомненно рецидивист, крайне заинтересованный в том, чтобы скрывать свою личность. Вот увидите, сударь, что мы имеем дело с каким-нибудь каторжником, приговоренным пожизненно, но сбежавшим из Кайенны[12].

– Возможно, вы ошибаетесь…

– Хм!.. В таком случае я был бы очень удивлен. Должен признать, мое мнение разделяет и господин Жевроль, самый опытный и самый ловкий инспектор Сыскной полиции. В конце концов, бывает, что слишком усердные молодые полицейский задирают нос и бегают за химерами своего воображения.

Лекок, покрасневший от ярости, хотел резко возразить, однако господин Семюлле жестом велел ему молчать. Следователь улыбнулся и ответил сам:

– Честное слово, мой дражайший сударь!.. Чем дольше я изучаю это дело, тем больше склоняюсь к системе слишком усердного полицейского. Впрочем, я могу ошибаться. Но я рассчитываю на вашу помощь…

– О!.. У меня есть свои способы проверки, – прервал следователя напористый директор тюрьмы. – Не пройдет и суток, как нашего клиента опознают либо полицейские из Сыскной полиции, либо заключенные, которым мы его покажем.

Дав это обещание, директор тюрьмы удалился. Рассерженный Лекок вскочил.

– Понимаете, господин следователь, – воскликнул он, – этот Жевроль уже наговорил обо мне много плохого, он очень завистливый…

– И что?.. Какое это имеет для вас значение? Если вы добьетесь успеха, то отомстите за себя… Если потерпите поражение, я приду вам на помощь.

И господин Семюлле, поскольку уже было поздно, отдал молодому полицейскому улики, которые тот собрал и которые должны были помочь в расследовании: серьгу, происхождение которой требовалось во что бы то ни стало установить, и письмо с подписью Лашнёра, найденное в кармане Гюстава, мнимого солдата.

Следователь сделал также несколько распоряжений, посоветовал быть очень аккуратным и отпустил со словами:

– Теперь идите… Удачи вам.

Глава XXIII

Длинная, узкая, с низким потолком и множеством дверей под номерами, словно коридор меблированных комнат, со стоящими вдоль стен грубыми дубовыми скамьями, почерневшими от частого использования, – такова была галерея, где работали следователи.

Днем, заполненная своими обычными гостями – подозреваемыми, свидетелями, жандармами, – она выглядела удручающе тоскливой. Но при наступлении ночи галерея приобретала вид зловещий в тусклом свете коптящего светильника, стоящего на столе привратника, который ждал какого-нибудь припозднившегося следователя.

Лекок не был впечатлительным человеком, однако его сердце сжималось, когда он шел по этому бесконечному коридору. Он спешил поскорее добраться до лестницы, чтобы не слышать эха своих шагов, такого мрачного в этой тишине. Этажом ниже одно из окон было открыто, и он выглянул наружу, чтобы узнать, какая погода.

Немного потеплело. Снег прекратился, мостовые почти высохли. Легкий туман, освещенный красным светом газовых фонарей, колыхался над Парижем, словно пурпуровый зонт.

Оживление на улице достигло своего апогея. Экипажи ехали быстрее, тротуары стали слишком узкими для шумной толпы, искавшей развлечений после окончания рабочего дня. При виде этого зрелища молодой полицейский вздохнул.

– И в этом огромном городе, – прошептал он, – среди такого количества народа я собираюсь найти следы незнакомца!.. Разве это возможно?..

Но слабость длилась недолго.

«Да, это возможно, – кричал внутренний голос Лекока. – К тому же это необходимо, это будущее! Хотеть – значит мочь».