Мстислав

Его бережно уложили на выложенную травой телегу, с великим бережением повезли в Чернигов. Дорогой Василько то приходил в себя, то снова терял разум. Когда к нему возвращалась память, он корил себя, переживал неудачу, считал себя виновником гибели переяславцев и гридней. Иногда он пытался оправдываться. Разве не видел Василько, как дрались гридни и кмети на стенах и в горящем городе? Ведь печенегов было во много раз больше…

Телегу трясло, хотя отрок из дружины Прова вёл её бережно. Рядом с телегой ехал Пров.

Ехали берегом Днепра. На той стороне берег пологий, песчаный. Вдали открылся Киев на холмах, стены городские к самой воде спускаются. Склонился Пров над Васильком:

- Киев рядом, Василько. Вон и паром пристал. Мы тя в Киеве оставим, тебя княжий лекарь вылечит, а как поднимешься, в Чернигов поедешь.

Но Василько молчит, снова потерял память.

2

Прежде Мстислав не задумывался, зачем человек приходит в этот мир. Рождается, страдает, умирает. И радость посещает его не всегда, преходяще. Случается, конец жизни человек воспринимает как облегчение.

Исповедуясь, поделился о том с духовником. Отпустил отец Кирилл князю грехи, сел в кресло, ладонь на лоб положил и спросил словами библейскими:

- Кому открыт корень премудрости? И кто познал его? Один Господь…

И, помолчав, снова заговорил:

- Негоже мне, князь, упрекать тя в сомнении. Терзания твои душевные улавливаю, и тому есть у тя причина. Но на то воля Божья.

- В Святом Писании, отец Кирилл, записано: неплодоносящую смоковницу отсекают.

- Не богохульствуй, князь!

- Не о Добронраве речь веду, отец Кирилл. Она не смоковница неплодоносящая. Я той смоковнице подобен и в том убедился, когда другой женщиной обладал.

- Не свет исходит от твоих мыслей, а мрак. Такими ли им быть? Господом те предначертано в броне и с мечом Русь боронить, и ты исполняешь эту заповедь. Но ты спросишь меня, кому меч передашь? Не ропщи, у тя брат, а у него сыновья, в них и твоя кровь, будет кому меч подхватить…

Строго говорил духовник, а вот мастер Семён из керамической мастерской объяснил просто:

- Человек, явившись в этот мир, оставляет на земле свой след.

Взял в руки покрытый глазурью кувшин, протянул Мстиславу:

- Вот мой след, какой я на земле оставляю, мои радости, мои огорчения. А смерть ждёт человека, ибо не будь её, где бы сыскалось место людям?

Медленно поправлялся Василько. Княжий лекарь, выхаживая его, говорил:

- Счастье твоё, молодец, ещё бы чуть, и лишился ты шуйцы, отсек поганый. А какой без неё воин? К осени ты с печенегами сам за всё посчитаешься…

Наведывались к Васильку Кузьма с Провом. А однажды пришёл Ярослав, остановился, в глаза Васильку заглянул и будто мысли его прочитал:

- Себя не вини. Нет вины на тебе, а есть наша общая беда, никак не можем закрыть дорогу поганым. Но, сотник, мы своё ещё возьмём! Ты же с гриднями в Переяславле стоял достойно и смертью смерть попрал.

Сурово сдвинув брови, Ярослав удалился.

К середине лета, отступив от пожарища, поставили новый Переяславль, обнесли стенами, срубили избы и домики, людом населили. Всей Черниговской землёй и Киевской помогли Переяславлю…

Задумал Мстислав в степь пойти, печенегов поискать, и о своём намерении известил Ярослава. Просил князь черниговский князя киевского, чтобы тот, коли потребность будет, поддержал его.

Пролил тёплый летний дождь, отгремела гроза, и солнце, огромное, яркое, зависло над Черниговом, заиграло в каплях на листве радужно. Дождь очистил город, смыл пыль, и будто жары не было, а когда зазвенели колокола к обедне, их звон, казалось, поплыл во все стороны по всему прекрасному миру.

В воскресный день торг собрался людным. Накануне бросили якоря корабли свевов и из Ганзы, а у причалов стоял уже готовый к отплытию греческий. И надо же такому случиться, едва не подрались гости заморские. Кто кого обидел, то ли купцы с Востока перехватили воск у немцев, то ли немцы у них, но одни за мечи короткие схватились, другие кривые ножи достали. К счастью, караул на торгу оказался, розняли, а появившийся тысяцкий Роман громогласно возгласил:

- Люди торговые, в Чернигове все гости равны. Аще кто чью кровь прольёт, тому виру платить. А будет она немалой, купец всего лишится.

Не пугал тысяцкий Роман, правду сказывал. Враз притихли, присмирели гости заморские. А на торгу зазывно кричали голосистые торговки пирогами и сбитнем, шумно в ряду обжорном.

Сделал своё тысяцкий, к пристани направился. Свевы выкатили ладью на берег, конопатили днище, заливали варом, а другие, разостлав куски цветного полотна, кроили паруса.

Остановился тысяцкий Роман, недовольно покряхтев, наклонился, попробовал на разрыв старый парус, брошенный тут же на берегу. Полотно и в самом деле оказалось гниловатым, не одним ветром изорванное. Тысяцкий в сердцах выругался. Хитрят свевы, с умыслом на таких парусах пришли, дабы в Чернигове новые поставить.

По ряде с князем черниговским гости торговые не только на прожитье получали, но при нужде и снасти обновляли, а всё из княжьей скотницы.

Княжья скотница в детинце, и тысяцкий ведает ею. Он скуп и, отмеряя полотно, брюзжал: