Мстислав

О многом мечтал черниговский князь, и его радовало, что старейшины города его поддерживали. В посадской избе князь бывал часто, смотрел писцовые книги, в которых учёт всяким приходам вёлся, а в кованых ларцах хранились долговые расписки, спрашивал с боярина Авдея, ведавшего избой; о приходах и расходах. Боярин хоть сам в грамоте едва смыслил, но при нём был великовозрастный отрок Никодим, обученный отцом Кириллом читать и считать…

Мстислав сидел долго. Сгустились сумерки, и от реки потянуло прохладой. Князь поднялся, направился к стану.

За поворотом реки Мстислав увидел воеводу полка левой руки касога Хазрета, оставшегося служить черниговскому князю даже тогда, когда касоги покинули его.

Он был подобен горному барсу, стремительный, с гордо поднятой головой, и всегда настороже. Хазрета по праву считали верным товарищем. Говорили, что в своё время князь Редедя увёл у него невесту и Хазрет дал слово отомстить князю, но вскорости Редедю убил тмутараканский князь. С той поры Хазрет и служит в дружине Мстислава.

Поговаривали, не одна черниговская красавица пыталась увлечь воеводу, но он их не замечал. Молчаливый, черноглазый касог проходил мимо, вызывая у девиц поначалу недоумение, насмешки, а затем уважение.

Присел Мстислав рядом, положил руку на плечо Хазрета. Князь службой касога доволен, а молчаливость его объяснял тоской по родине.

Князь и княгиня любили Хазрета, Мстислав за преданность и смелость, а Добронрава видела в нем птицу, попавшую в золотую клетку. Она и себя считала такой птицей. Ещё Добронрава не забывала, у неё и касога одна родная земля, земля предгорий и гор.

Князь и касог сидели молча. Но вот Хазрет показал на юг, промолвил:

- Там горы, князь. Ты видел их из Тмутаракани. Но то не горы, в горы надо подниматься высоко. И там аул, мой аул, где ревут водопады и летают орлы, пасутся отары и гарцуют на своих скакунах гордые касоги. Ты, князь, не видел, как важно шагают по аулу почтенные старцы, а молодые касожки с кумганами на плече, как гордые козочки, прыгают по тропинкам за водой.

- Может, ты, Хазрет, хочешь вернуться в свой аул? Ты скажи, и я отпущу тебя, но знай, я всегда буду тебя помнить.

Хазрет повёл головой:

- Нет, князь, я тебя не покину. Ты честный воин и мой кунак. А бросить кунака для горца позор. Я останусь с тобой, в твоей дружине.

Задержались на второй переволоке. Толкали ладьи на катках, не успевали вытирать пот с лица. Саднили руки в кровь, болели спины. Пров торопил, покрикивал:

- Налегай, новгородцы-молодцы! Да-авай! Раз пошла и два пошла!

В висках стучало, хотелось упасть и лежать неподвижно. Но когда ладья зарылась в воду, вздохнули облегчённо, и усталость куда подевалась. Теперь от Смоленска по Днепру до самого Киева трёхсотвёрстный путь при попутном ветре и на вёслах в четверо суток уложат.

Что новгородцу дни, он свой город нередко на годы покидал. Его пропавшим считали, а он отзовётся то из Бухары, то из Персии, а то ещё дальше судьба его забрасывала. Новгородцу в Царьград сплавать ровно в Ростов Великий сходить.

Стук топоров и визг пил новгородских ушкуйников и городенцев слышали на Белоозере и Вологодчине, на Онежье и Великом Устюге, городки ставили, дань взимали…

Пожилые новгородцы говаривали:

- Молодая кровь играет, в года войдут, остепенятся.

Но и в старости новгородец неугомонен. Он кричал на вече, требуя прогнать князя или посадника. Свести с престола архиепископа, казнить любого, кто новгородцам не по душе.

На торговле и на ушкуйниках, собиравших дань с пятин[142], жирел Господин Великий Новгород.

Кичились новгородцы тем, что давали Киеву великих князей, вспоминали Владимира и Ярослава. Одному помогли одолеть Ярополка, другому Святополка. Говаривали заносчиво:

- Новгороду Великому великие князья киевские кланяются, знайте!

На переволоке, у Любеча, Днепр не широк, однако ниже, вёрстах в шестидесяти, он принимает Припять, а ещё ниже в него вливается Десна. Весенние дожди и талый снег сделали Днепр полноводным. Местами от берега до берега глаз не охватывал. Безлюдье, сосны да берёзы, редкие Деревни. Увидели церковку на взгорке, место дивное, красуется, крестом в небо упёрлась. Посерьёзнели новгородцы, перекрестился кормчий:

- И да воздаст Господь каждому по правде его и по истине его…

А Пров добавил:

- Каждый понесёт своё бремя.

Покинул князь Чернигов, ушла с ним дружина, и будто опустел город. И на душе у Добронравы тоже сделалось пусто. Когда Мстислав рядом, любовь не так чувствуется, а в разлуке всего недостаёт, даже взгляда угрюмого, когда у него, князя, что-то не ладится.

Дни Добронрава проводила среди рукодельниц, обшивающих князя и княгиню. С девицами время бежало незаметней, они пели или рассказывали разные истории.

С Евпраксией бывала на торге, толкалась в рядах, задерживалась у лавок, где торг вели золотыми и серебряными украшениями, сворачивала к торговцам восточными пряностями и разными духмяными мазями.

Княгиня корила себя, что не уговорила Мстислава взять с собой. Пожалел. А не стоило. Ей бы с князем легче было, чем в ожидании.