Въехали в распахнутые ворота и по накатанной мостовой направились к княжьим хоромам, родным Мстиславу. Здесь пролетело и детство и отрочество.
Черниговский князь спешился и повёл коня в поводу.
Храбрый воин, презиравший ложь и кривду, Мстислав сказал сам себе: «Если бы я сел княжить в Киеве, то так управлять, как Ярослав, не сумел бы».
В этом Мстислав убедился, живя в Киеве. Будь он киевским князем, то наводил бы страх на печенегов, а вот поставить городок близ моря Варяжского или выбрать удобный момент, чтоб забрать червенские города у королевства Польского и встать Киевской Русью у самых Карпат? И что нет на Руси города краше Киева, не заслуга ли Ярослава? С ним считаются иноземные государи. Не к нему, Мстиславу, едут послы, а в Киев.
Мстислав поделился своими мыслями с братом. Но Ярослав усмехнулся:
- Оба мы одними заботами живём.
- То так, но не в одном радении суть, а в том, чем Киев стал.
- Киев ещё от отца нашего хорошеет.
- И сызнова ты не о том. Не о том речь, как разбежался Киев, а какую силу набирает. Чую, поклонятся ему государи чужеземные, как бывало при великом князе Владимире.
Разговор этот князья вели в селе Берестове, любимом месте прабабки их, княгини Ольги, и отца, князя Владимира. Здесь он и скончался.
Рубленные из сосновых брёвен хоромы, низкие горницы, отделанные цветными изразцами печи. По-над стенами крытые сукном лавки, на столах скатерти бархатные. По стенам головы зверей, добытых на охоте. Вон тот вепрь - первая охотничья добыча Мстислава.
Князья пили фряжское вино, вспоминали прошлое, как ходили в лес, ловили рыбу и лазили по гнёздам… А потом отец разослал их на княжения».
Говорили об усобице, недобрым словом помянули Святополка. Разговор допоздна затянулся. И даже лежа на лавках продолжали переговариваться. Ярослав вспомнил, как новгородцы приняли его, но старосты кончанские потребовали не платить дани Киеву, и новгородцы стали готовиться к войне, однако помешала смерть Владимира…
Мстислав заметил:
- Но ты, Ярослав, не перечил новгородцам, их сторону держал.
Киевский князь не ответил, а Мстислав сделал вид, что уснул.
С осени на болотах мостили гати, копали и выносили на сушу руду. Смерды с телегами, отбывая урок, вывозили её к домницам у Чернигова. Здесь руду загружали в домницы, жарко горели угли, и горячий воздух вдували через горн мехами. Руда плавилась, и когда домницу разбивали, на дне её лежали тёмнообразные пласты. Крицы проковывали, но рудоплавы были недовольны. Обещали князю получить железо не хуже свевского, а на деле металл, как и прежде, губчатый.
Задумывались рудоплавы, ставили новые домницы, но результат прежний. Кто-то предложил послать к варягам в обучение кого помоложе, но старшина рудоплавов возразил:
- Своим умом дойдём, а свей умением не поделятся…
И дошли. Когда Мстислав в Киев отъезжал, пришёл старшина рудоплавов с крицей:
- Гляди, князь, свевскому не уступит.
Повертел Мстислав крицу, а возвращая, сказал, довольный:
- Верил я вам, добрая работа. Теперь дело за кузнецами и бронниками.
9
Расставались братья с грустью. Не в последний ли раз видятся? Ярослав стоял на кургане, пока не скрылись из вида сани черниговского князя. Болела душа. Мстислав был единственным, кто связывал его с прошлым.
В Берестове будто обиделся на брата, но потом понял, Мстислав прав. Он, Ярослав, руку не отца держал, а новгородцев.
Подъехал воевода Александр:
- Возвращаемся, князь?
Ярослав вставил ногу в стремя, гридин подсадил. Ярослав подумал: «Старею, в седло и то помощь требуется».
А Мстислав долго ещё выглядывал в оконце кибитки, смотрел на отдаляющийся Киев. Прикрыв глаза, сказал:
- В надёжных руках Киевская Русь.
- Кони бежали резво, на поворотах сани заносило, и Добронрава прижималась к князю. Он сидел недвижимо, крепко смежив веки, и не поймёт княгиня, спит ля Мстислав или нет? Потом догадалась, он мысленно в Киеве и продолжает разговор с братом. Все дни в Киеве они не расставались. Вспомнились Добронраве слова из Святого Писания: «Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела».
Побывала черниговская княгиня в монастыре Святой Ирины, помолилась в маленькой церкви, посмотрела кельи монахинь. Вместе с княгиней Ириной обедали в монастырской трапезной, много говорили с игуменьей.
По указанию Ярослава пожаловали монастырю две ближних деревни, велено им не князю дань платить, а давать монастырю на прокорм.
Добронрава подумала, пора и Чернигову иметь монастырь.
Неожиданно, не открывая глаз, сказал Мстислав:
- Отец, великий князь Владимир, неправ был, когда намеревался оставить на киевском столе Бориса. Мягок тот был и добр, не совладал бы с Киевской Русью. Из всех нас в Киеве Ярославу самое место.
Вернулся Мстислав из Киева, и словно подменили его. Замкнулся, читал, подолгу беседовал с епископом Киприаном о смысле жизни. Изредка ездил на охоту, если отыскивали медвежью берлогу.
Обеспокоенная Добронрава поделилась своими тревогами с духовником. Отец Кирилл ответил: