Действительно Майкла интересовали подобного рода преступления, и если бы он не был занят сложным делом Охотника за головами, он охотно занялся бы сэром Грегори. Привлекало его также и другое обстоятельство. Грубость натуры сэра Грегори, чудовищность его фантазии и вульгарность его любовных похождений указывали на нездоровую психику этого человека, и он с удовольствием избавил бы общество от этого индивида. Но сейчас он еще не был уверен кое в чем.
— До чего странно, как эти вопросы превращаются в навязчивые идеи, — продолжал сэр Грегори, снова приходя в себя. — Такой человек, как я, которому совершенно не к чему обременять себя подобными мыслями, тем не менее носится с ними. Так вы говорите, она будет обвиняться в соучастии? Ведь в таком случае ей угрожают каторжные работы?
По-видимому, эта мысль давала ему большое чувство удовлетворения, и он был почти любезен с Майклом, когда тот, осмотрев наручники, стал прощаться.
— А сам Баг сильно пострадал? — спросил Майкл.
— Нет, ничего. У него на теле две-три царапины и только. — Сэр Грегори, по-видимому, не делал никаких попыток скрыть, что произошло ночью. — Дело, видите ли, в том, что он, бедняга, явился на помощь мне. И тот человек едва не убил его.
— Что было на голове у коричневого человека?..
— У Кеджи? Не знаю. Мне кажется, у него на голове была шляпа, но я не уверен. А почему вы спрашиваете?
— Я просто так спросил, — с беззаботным видом ответил Майкл. — Может быть, он потерял ее в катакомбах?
Говоря это, Майкл зорко следил за своим собеседником.
— В катакомбах? Никогда не слыхал о них. Что это такое? Это какие-нибудь пещеры в окрестностях? — задал невинным тоном вопрос сэр Грегори. — Вы великолепно ознакомились с топографией местности, Бриксен. Я живу здесь двадцать лет и все же каждый раз путаюсь, когда отправляюсь в Чичестер.
28. ОБЪЯВЛЕНИЕ
Вопрос о катакомбах интересовал теперь Майкла больше всех других обстоятельств дела. Он решил обратиться к Лонгвалю, знакомому лучше других с историей и окрестностями Чичестера. Старика не было дома, но Майкл встретил на дороге его старомодный экипаж, возвращавшийся из города. Услышал он его раньше, чем увидел: плохо смазанные колеса пронзительно скрипели, а расшатанная пролетка дребезжала, словно воз с гвоздями. Майкл остановил ее, и Лонгваль любезно уступил сыщику место рядом с собой на козлах.
— Да, немного шумит, — согласился старик, вытирая платком вспотевший лоб. — В последние годы это стало особенно заметно. Но, должен вам сказать, бесшумный экипаж не давал бы мне такого удовлетворения. Так, по крайней мере, сам чувствуешь и все другие знают, что ты едешь.
— Вам нужно было бы приобрести… — Майкл с улыбкой назвал марку дорогих и модных автомобилей.
— Я подумывал об этом, — серьезно ответил старик, — но я люблю старые вещи. Это моя слабость.
Майкл задал ему вопрос о катакомбах и, к своему удивлению, немедленно получил удовлетворительный ответ.
— Да, я не раз слышал о катакомбах, — сказал Лонгваль. — Когда я был мальчиком, отец рассказывал мне о пещерах и подземных ходах и говорил, что, если кому-нибудь удастся найти вход в них, он обнаружит там целый склад вина и виски. Но, насколько я знаю, никто не находил. Обыкновенно считают, что вход в катакомбы должен быть где-то там, — он показал кнутом на Грифф-Тауэрс. — Много лет назад…
Он рассказал уже известную читателю историю конного отряда, укрывшегося в катакомбах и погибшего при обвале. Вероятно, старик почерпнул свои сведения оттуда же, откуда узнал их сам Майкл.
— Народное предание гласит, что в древние времена здесь протекала подземная река от Сельси Билля к морю. Но ведь вы знаете, народ всегда живет легендами. Я лично убежден, что все эти рассказы о катакомбах не более чем легенда.
Инспектор Лайль ждал Майкла с поразительным известием.
— Вот, — сказал он, протягивая газету, — объявление, которое появилось сегодня утром в «Дейли Стар».
Майкл схватил газету и прочел хорошо знакомые строки:
«Если вы страдаете неизлечимой болезнью духа или тела. Если вы не знаете, что делать с собой и на что решиться.
Если мужество оставляет вас. Пишите Благодетелю. Почтовый ящик…»
— До завтрашнего утра ответов, конечно, не будет, — продолжал инспектор. — Письма будут переправлены по-прежнему в лавочку на Ламбет-стрит, и начальник просил вас установить за лавочкой наблюдение.
На следующий день около четырех часов старая, грязная женщина явилась в лавочку на Ламбет-стрит и спросила, нет ли писем на имя господина Воля. Ей было вручено три письма. Она заплатила лавочнице, сунула письма в ручной мешок, вышла из лавки и пошла вверх по улице, шатаясь и бормоча под нос. В конце Ламбет-стрит она села в трамвай, шедший в Клефам, сошла недалеко от мэрии и не спеша направилась в глубь предместья по кривым, узким улочкам.