Мститель

– Я скажу тебе то, что я никому сказать не могу. Я ведь человек церкви… Вся жизнь моя связана с церковью. Нет меня без неё. Ради нее я страдал. Ради нее расстался с твоей мамой, и более не знал ни счастья, ни любви, хоть и женился перед тем, как принять сан. Но думающий человек ищет истину, а истина, она всегда скрыта. Даже в церкви. Так вот, Витенька, церковь учит, что нет спасения без веры в Христа. Нет пути к Богу без Христа. Нет рая без Христа. Но, думается мне, что все это сказано о язычниках, не ведающих одного Бога. А иудеи есть народ Божий, с коим Господь заключил свой завет и дал им заповеди свои. Поэтому, видимо, и сказал апостол: «Обрезающимся нет пользы от Христа»[75]. Сам Христос молился Богу Израиля, Отцу всего сущего, и молился в иудейском храме Иерусалима. И пасху соблюдал иудейскую. И праздники иудейские. И свинину презирал за нечистоту её. И в свиней запускал злых духов. Поэтому живи, Витенька, по совести, люби Господа и людей, и верши добро, а там, на небесах, Господь один… Все ответ держать будут, и эллины, и иудеи…

Виктор молчал и кивал.

– Пойдем ко мне домой, откушаешь у меня. Ты ж голодный небось? А я-то все разговорами тебя кормлю. Только матушке моей давай не скажем кто ты. На ней вины нет. Зачем ей больно делать?

– Хорошо, отец…

– Ну, расскажи мне, где ты служил? Расскажи о себе! Все хочу знать!

И Виктор рассказал о своей жизни, о службе, о войнах, о том, что он белый офицер, служивший у Врангеля. Не забыл он упомянуть и убийство старого погромщика, из-за которого он, чудом избежав расстрела, бежал, и теперь думает поехать в Читу, к атаману Семенову, чтобы и дальше бить красных.

А отец Михаил слушал, и не переставал удивляться.

Сцена 12

Шолом дремал в тюремной камере, накрывшись пальто. Ему вспомнилась их с отцом давняя поездке в Одессу. Шолому тогда только исполнилось тринадцать лет, и они ехали покупать ему подарок на совершеннолетие. Воспоминание было настолько реальным, что ему казалось, что он вернулся назад во времени. Он видел ярмарку, купцов, ряды с товарами, ощущал сотни запахов и ароматов, слышал крики торговцев и покупателей. Отец купил ему тогда у старого еврея из Турции красивые лаковые ботинки на субботу и праздники и картуз с черным козырьком. Старик с седой бородой и в цветастой, во всю голову, красной, расшитой золотыми узорами ермолке усадил его рядом с собой и угостил выпечкой.

– На! Кушай! – сказал он на ломаном русском.

У Шолома вытянулось лицо от удивления! Еврей, не говорящий на идишe! Бывает ли такое?!

– Не знаю я ваш язык. Я не европейский еврей. Я родом из Ливии. А потом моя семья переехала в Турцию. Мы говорим на арабском между собой.

Старик пододвинул Иче стул и указал ему, чтобы он присел.

– Сядь. Я хочу его благословить. Вижу, у него Бар-мицва[76]! А мой единственный внук умер… И не знаю, будут ли еще у меня внуки! На… Возьми… Это особенная вещь! Наша семейная реликвия… Я думал, что передам её своему внуку, но его забрал Бог. А сын мой пропал без вести… А мне сколько еще жить осталось? Возьми, мальчик… И послушайте мою историю про эту вещицу.

И старик положил в руку Шолома золотой медальон, на котором древними еврейскими буквами было написано: «Пусть заслуги святой женщины Бушаяф, да будет память о ней благословенна, охраняют тебя везде, где бы ты ни был. И если тяжело тебе и плохо, вспомни о святой Бушаяф, и она придет к тебе на помощь!»

Иче аж подпрыгнул.

– Ну что Вы! Такой дорогой подарок! Зачем?

Но старик упорствовал и стоял на своем.

– Возьмите. И слушайте. Кто такая эта великая Бушаяф, покровительница всех евреев Ливии? Вы же не знаете о ней ничего! У вас свои святые… Так послушайте меня…

И старик налил севшим у его прилавка гостям белый мутный напиток из фляги.

– За его здоровье! Это арак! Наш напиток из фиников.

Иче выпил с удивлением, а Шолом лишь пригубил, поморщившись. Старик раздал им медовый пирог и продолжил свой рассказ:

– Старики рассказывали, что во времена второго иерусалимского Храма служил в нем первосвященником великий праведник, раби Ишмаэль, да будет благословенна память о нем! После разрушения римлянами храма он переехал жить в Ливию. И было у него три дочери, одна красивее другой, и все три были праведными и святыми. Самая младшая же была самой красивой и самой святой из них. И звали её Бушаяф. Она прожила долгую жизнь, помогала очень многим людям, но умерла без детей. Всю жизнь она молила Бога о детях, но он не дал ей детей. Он сказал ей: «Тебя будет помнить целая община, а не дети, которых тебе не суждено иметь!»

Старик отрезал еще несколько кусков пирогa, подлил себе и Иче арака, а Шолому налил кваса.