Мститель

– Ваша безупречная репутация законопослушного гражданина в России, безусловно, является смягчающим обстоятельством, и я присовокуплю к Вашему делу этот важный факт, наряду с Вашим идеальным поведением в тюрьме.

– Как Вы думаете, господин следователь, какое наказание мне вынесет суд?

Отто пожал плечами. Но ответил:

– Принимая во внимание все вышеизложенное и мой богатый опыт, не думаю, что Вам дадут не больше чем полгода исправительных работ.

В кабинет вошел младший чин с подносом, на котором стояли фарфоровый кофейник, сахарница и чашка на блюдце.

– Ваш кофе, господин капитан.

Шмидт налил себе ароматный кофе, добавил ложку сахара и расплылся в улыбке.

– Итак, Шварцбард, через неделю-другую у Вас будет суд. Открою вам секрет, вердикт судьи зависит не от закона и не от тяжести преступления, а от его настроения. Не более того! Как и многое в жизни!

У судьи было хорошее настроение, и Шолом получил благодаря безупречной репутации брата только четыре месяца тяжелых работ. С сентября 1908-го по январь 1909-го он отбывал срок за ограбление бара.

Сцена 14

В середине зимы Шолом вышел на свободу. Возвращаться в Вену он не хотел и, избегая столицы, проделал 400-километровый путь в Будапешт. Там он был снова арестован: на этот раз за то, что владел революционной литературой. Три недели его держали в будапештской тюрьме, после чего выслали из города за приверженность анархизму. Шолом вернулся в Лемберг, где присоединился к российским евреям-анархистам. Но и там он не задержался и переехал в горный карпатский городке Сколе. Там он разгружал вагоны с лесом и помогал по хозяйству местным крестьянам, для того чтобы как-то выжить.

– Хорош! На сегодня все! Последние бревна разгрузили! – крикнул рыжий Менахем-Мендл, почесывая свои жесткие волосы через черную, потную ермолку.

Рабочие, среди которых был и Шолом, с облегчением вздохнули и начали расходиться. Позади остался еще один тяжелый рабочий день.

– Пошли, Шолом! – сказал Менахем-Мендл.

– Куда? – устало спросил тот, облизывая сухие, потрескавшиеся губы.

– К нам домой. Покушаешь хоть горячей домашней еды.

– Не буду отказываться, Мендл! От такого не отказываются! Это сокровище для меня сейчас! На сухомятке сидеть – удовольствие небольшое!

– Ну и славно! Мои родители будут рады тебе!

– Они не побрезгуют таким еретиком и грешником, как я?!

– Какой из тебя еретик?! Не смеши людей! Чтобы быть еретиком, надо знать весь Талмуд!

– Ну, весь Талмуд я не знаю… Но трактатов семь я знаю более-менее…

– С комментариями Раши и Тойсфос[83]?

– С Раши точно!

Мендл уважительно закивал.

Друзья быстро шли по маленькой улочке.

Менахем-Мендл Киршенбойм был сыном местного резника-хасида. Ему было двадцать два года. Он был студентом местного фельдшера, а в свободное время подрабатывал разгрузкой леса. Мендл давно уже присматривался к Шолому, которой сразу понравился ему своей честностью, искрометным юмором и добрым нравом. Одно огорчало Мендла: что Шолом бросил соблюдение заповедей. Но, несмотря на это, он решил пригласить его на ужин в дом к своим родителям, мечтая о том, чтобы познакомить Шолома со своей младшей сестрой, Мирьям.

– А твой папа, выходит, как и мой, из хасидов? – уточнил Мендл.

– А как же! Литваков у нас нет никого! Б-г миловал! Только хасиды Баал-Шем-Това[84]!

– Не любишь литваков?

– А кто их любит?! Знаешь, как говорил мой дед? Если раскрыть сердце литвака, то найдешь внутри него крест! Холодные люди! Противные! Для них Талмуд важнее жизней людей. Все определяется лишь тем, знаток человек Талмуда или нет! А неуч для них хуже скотины!

А может, он не виноват, что не мог учиться?! Может, он переполнен добром?! Для них все это пустое!

Мендл одобрительно кивнул.

– А что вы с отцом учили?

– «Книгу Баал-Шем-Това», «Ноам Элимейлех», «Танию»[85], много чего!

– Хорошие книги! Ну, вот мы и пришли.

Шолом вошел вслед за Мендлом через калитку во двор, где стоял большой, добротный деревянный дом, покрашенный в темно-коричневый цвет. Мендл позвонил в медный колокольчик, и дверь открылась. На пороге стояла очаровательная девушка, в красивом, изумрудного цвета платье, с длинными темно-рыжими, почти каштановыми волосами, и улыбалась. Шолом потерял дар речи при виде такой красавицы, и даже забыл о голоде.

– А вот и моя сестра, Мирьям.

Шолом неуверенно кивнул.

– Мирьям, а это тот самый Шолом, мой друг.

Шолом растворился в зеленых, лучистых глазах Мирьям. Он медленно перевел взгляд на её розовые губы. Она широко улыбнулась, обнажив белые, ровные зубы. Её кожа была белой и чистой, а нос был по-гречески прямым, как у древних статуй.

– Очень приятно, Шолом. Добро пожаловать к нам! – сказала она ласковым, добрым и чуточку низким голосом, от которого Шолом окончательно утратил способность мыслить.

Он кивнул и посмотрел на её скрываемую платьем высокую, полную грудь и прекрасную, точеную фигуру.

– Шолом устал! Его надо хорошенько накормить! Пойдем! – объяснил Мендл, и троица вошла в скрипящую половицами прихожую дома.

Шолом снял свою старую кепку и повесил её на крючок, и ему сразу стало стыдно своей неприкрытой головы…