Мстители двенадцатого года

Возница сперва конфузился, но после двух чарок осмелел и начал кушать. Так, будто его три дня не кормили.

Параша приглядывала за столом, подкладывала, наливала, словом, следила, чтобы тарелки и чарки надолго не пустели.

Волох пил как прежде, лихо и не пьянея, только все чаще начал вспоминать, как рубил и стрелял француза под командой Щербатовых. Иной раз смахивал крупную слезу и молча глядел в донышко стакана.

…Засиделись до темна. Вышли из хаты. Закурили трубки. Прямо над хатой, словно только что вылез из печной трубы, сиял в донском небе ясный месяц. «И как он сажей не перемазался», – подумал Алексей, поняв, что уже сильно во хмелю.

– Они стрелялись? – тихо спросил Волоха.

– Стрелялись, Лексей Петрович. Батюшка ваш, надо сказать, ровно чувствовал что. Как бы начал за собой прибирать. Настасее цепочку вот подарил, мне с той цепочки – часы. Парашу выкупил. – Волох сел рядом с Алексеем на приступочку. – Тут в самый раз хозяин Парашин вернулся, помещик – не вспомню, как звали. Он в южных губерниях до того спасался. Ну а батюшка ваш, меня с собой взявши, к нему нагрянул. Мол, продай девку Парашку, больно она мне глянулась. Тот ни в какую: мол, самому мила. Ну, батюшку вам ли не знать: пистолет в лоб, без дурного слова. Тот и рад уже даром девку отдать. Бросил ему Петр Алексеич, светлой памяти, пятьсот рублей.

«Хорошая цена», – горько усмехнулся про себя Алексей. Он помнил, что до войны «рабочая девка» по ста пятидесяти шла.

– …Стало быть, Лексей Петрович, не уберег я нашего командира, вашего батюшку.

– Не казнись… Петро. Война шла…

– Кабы война виной-то. – Волох так прерывисто вздохнул, будто собака провыла. – Батюшка ваш со всем сердцем майора-то побил. И рукой, извините, по лицу, а потом ножнами… пониже. Сзади. Денис Василич все уладить хотел. И никак не допускал, чтобы они встретились. Спеш и л майора в отставку убрать. Да вот не успел. – Волох встал. – Дождитесь, Лексей Петрович, я быстро вернусь.

Быстро вернулся. С двумя полными чарками и закуской на деревянном кружке.

– Примите. Я чай, у вас тоже в горле пересохло. Да в сердце тож.

Выпили.

– Ну дальше что ж? Выгоняли мы из леса банду шаромыжников. По снегу еще было, весна ранняя. Схватились, они жестоко бились. Под князем да подо мной лошади пали. Стали выбираться. А сапоги-то у князя, помните, королевские? Они, стало быть, парадные оказались, шибко тонкой кожи, не доглядел Волох. Застудился князь. Кашель его бьет, из носа льет, глаза плачут. Я ему водки – и такой, и с медом, и с перцем… Никак не лечится. Вот тут-то и угадал майор, князем побитый. Вскочил батюшка ваш на ноги – шатает его. «Волох! – кричит. – Пистолеты!». Впору хоть силком его держи. А он: «Другой оказии может не быть. Стреляться сей же час». Заруцкой прибежал, он и его отмел. Тот – к майору. Мол, повременить бы, сильно болен полковник. «Нечего временить, – отвечает. – Мне через три дни в столицу ехать». Настасея! Неси-ка жбан его благородию! И огурец покрепче.

Всколыхнулось, конечно, в душе. Боль и горечь поднялись. Все былое опять в памяти воскресло, защемило сердце.

– Словом, не уберег я Петра Лексеича. Последнее слово его было: «Я ему, Волох, прямо в лоб влеплю!».

– Не мучился? Рана какая была?

– Точно в сердце… Вот ведь как бывает, этот майор… – Волох сдержался, не выругался. – Этот майор за всю войну один только раз и выстрелил. И в самое сердце попал. – Волох положил руку Алексею на колено. – Но вы, Лексей Петрович, местью за батюшку особо не тревожьтесь. Майор не долго его пережил. Два дни всего-то.

– Ну-ка, ну-ка? – Алексей придвинулся поближе. – Расскажи.

– Да что рассказать? Я мало про то знаю. Этот майор, промеж нас про него говорили: в мирное время с ним горе, а на войне – беда, он от боя бегал, как таракан от света, а тут вдруг под перестрелку попался. И ему картечная пуля ровно в лоб угодила. Как князь Петр Лексеич обещались. Оно и сказать: Бог шельму метит.

– Картечная ли? – улыбнулся в темноте Алексей.

– Как есть, ваше благородие.

– Не пистолетная?

– Картечь!

– А ну, перекрестись!

– Как Бог свят. – Креститься, однако, не стал. – По всякой пустоте креститься грех, Лексей Петрович.

– Прямо в лоб, а не в затылок?

– Прямо в лоб. – Волох, похоже, немного обиделся.

Эх, сердце солдатское! Волоху ли не знать, что за убийство нижним чином старшего офицера даже не расстрел – виселица положена.

Алексей обнял его за плечи, ткнулся куда-то в шею горячей щекой. Так и просидели почти до света.

– Отдохнуть бы вам, Лексей Петрович. А то погостили бы. У меня бредень есть, порыбачим. Охота хорошая. Я ведь тех королевских борзых тоже прибрал. Они пáрные оказались. Помет от них хороший пошел. Погостили бы…

– Не могу, Петро. Я ведь у вас по-надобности. Рекрутский набор провожу.

– А может, и мне с вами?

– Куда тебе от такого семейства? Да я и в отставку прошусь.

– Светает. Пойдемте до хаты. Что-то вам покажу.

В хате уже прибрано со стола. Но спать не ложились, только возница, сытый и пьяный, похрапывал на лавке.