Мстители гетто

…Возле ограды гетто по Зеленой улице вот уже полдня туда и обратно шагает крестьянин. Как только у ограды покажется еврей, упрашивает: «Сходите, узнайте, как там семья Янкеля Слоуща, живы ли они?» Когда он, наконец, узнает о том, что вся эта семья погибла, он не уходит. Он подзывает проходящих мимо женщин и детей и говорит: «Сейчас приду, погодите минуточку!» И через минуту приносит мешок картошки, потом мешок капусты и свеклы и перебрасывает их через ограду, приговаривая: «Ешьте на здоровье! Крепитесь! Авось мы его переживем»…

Со стороны Шорной — Абутковой улиц к ограде часто подъезжает Николай Романович Щасный из Ратомки[5]. Он привозит продукты для ратомского врача — Доры Альперович, для знакомых — Плискина, Кац, Богданова. Однажды он привез и еще кое-что. Но тут уж ему пришлось самому перелезть через ограду, чтобы передать свой особо ценный подарок собственноручно: он привез Доре Альперович револьвер. В другой раз он вместе с продуктами привез мальчика из Ратомского детдома. Шестьдесят еврейских детей из Ратомского детдома Николай Романович спас. Он добрался до документов детдома и в списках против имени каждого еврейского ребенка написал: «белорусс, о родителях сведений нет». Но вот этого мальчика, что на возу, он вынужден был спешно увезти из детдома: мальчика все, от мала до велика, называют «Чапаев». Гитлеровцы об этом пронюхали, и ребенку, носящему такое «предосудительное» имя, грозила смерть…

* * *

Бывшего учителя белорусской школы в колхозе «Красный Маяк» (Минского района) гитлеровцы упрятали в «надежное» место: в концлагерь на Широкой улице. Это было еще в те дни, когда на уличках гетто свирепствовал Городецкий. Учитель стал в лагере шофером. Окольными путями он добрался до гетто и сообщил Мушкину, что в лагере на Широкой систематически истребляют евреев. Пыткам и страданиям нет конца. Люди в лагере падают от истощения, от голода… Нужно спасать людей!

Видя беспомощность работников юденрата, учитель принялся спасать людей из лагеря сам. На «своей» машине он стал вывозить евреев из лагеря.

— Где он сейчас, мой спаситель? — спрашивает партизан отряда имени Буденного, Лева Бейлин.

Квартиру Марии Адамовны Ясинской на улице Берсона (недалеко от гестапо) евреи называли «филиалом гетто». Когда осужденному к смертной казни коммунисту Исроэлю Голанду удалось бежать из концлагеря на Широкой улице, он скрывался у Марии Адамовны. Нашу связную Клару Железняк прописали по подложному паспорту в квартире Ясинской. Михель Гебелев, когда ему приходилось оставаться в городе, ночевал у Марии Адамовны.

Таких, как Мария Адамовна (позже она с группой евреев ушла к партизанам), было много. Многие белорусские и русские женщины даже жили в гетто, носили желтые заплаты и переносили все тяготы, не желая расставаться со своими родственниками-евреями.

После того, что произошло в ночь с 21 на 22 декабря 1941 года, дружественные отношения между евреями и белоруссами нередко приобретали демонстративный характер. В эту страшную ночь на Московской, Советской и Пушкинской улицах, на протяжении 6 километров, были выложены десятки тысяч тел расстрелянных советских военнопленных. Полунагих людей, которых в декабрьский мороз везли на открытых платформах, гитлеровские варвары выгрузили в Минске и приказали итти в поле. Пронизывающий ветер выдувал остатки живого человеческого тепла. Полузамерзшие люди не были в состоянии быстро двигаться. Фашисты открыли по ним стрельбу. Она продолжалась всю ночь, до утра…

На следующий день жители не выходили из домов, чтобы не видеть замерзшие реки крови и горы окоченевших трупов. Сжимались кулаки, ненависть к убийцам распирала сердце, и еще больше крепла советская дружба народов.

И те, кто ушел из Минского гетто в леса, чтобы вести вооруженную борьбу, и те, кто бежал в белорусские деревни и поселки, спасая жизнь, чувствовали это на каждом шагу.

Без братской помощи белорусского населения ни один еврей не остался бы в живых. А в живых остались тысячи.

VII. ПЕРВЫЕ ПАРТИЗАНЫ ИЗ МИНСКОГО ГЕТТО

«Федя» снова пришел в гетто!

Он пришел по заданию командира партизанского отряда — взять людей из гетто к партизанам. В темной котельной инфекционной больницы, где произошла наша встреча, сразу будто посветлело. А тут, как назло, чаще, чем когда бы то ни было, появляются медсестры и врачи, то за горячей водой, то просто погреться! Люди проведали: к кочегару пришел «лесной брат». «Федя» вообще не знает, что такое предосторожность. Он пришел к нам в своем партизанском одеянии, — в полушубке, подпоясанном ремнем. Своего коня, — говорит он, — оставил неподалеку от гетто. Мы слушаем его рассказы о партизанской борьбе, о партизанском быте, а селах, в которых существует настоящая советская власть… И кажется, что избавление так близко! Как же вывести всех из гетто туда, где господствуют законы родной советской власти!