Му-му. Заброшенная могила

Так получилось, что с первых дней у них сложились отношения ученика и учителя. Причем каждый был обоими в одном лице – Ли рассказывала ему о своей стране и с интересом вслушивалась в его рассказы о Советском Союзе, стране, где она побывала лишь раз, по приглашению ЦК ВЛКСМ, с делегацией молодых вьетнамских коммунистов. В тот вечер, через месяц после знакомства, они тоже разговаривали – подполковник хотел уточнить кое-что из древней истории Вьетнама.

– Ли, послушай, разве Вьетнам не всегда был единым государством? Я не успел как следует познакомиться с вашей историей…

– Нет, Самуил. То, что Вьетнам поделен на две части, – не заслуга политиков XX века. В Средние века, хотя династия Ли была признана единственной законной правящей династией во Вьетнаме, соперничество между фамилиями Трин, из которой я, кстати, происхожу, на севере страны, и Нгуен на юге стали причиной множества войн. У Нгуенов были португальские военные советники, которые руководили сооружением двух огромных стен, пересекавших главные дороги севернее Гуэ. В течение пятидесяти лет сражений Тринам ни разу не удалось преодолеть ни одну из этих стен, и в 1673 году река Лингх была признана границей между двумя территориями. Так продолжалось много лет, Юг и Север все больше отдалялись, даже кухня у нас, на севере, отличается от южной. Французы страну объединили, но она была тогда колонией, а ведь по-настоящему единой может быть только свободная страна, все искусственные объединения недолговечны. Особенно если в одной стране живут люди разных национальностей.

Подполковник удивленно поднял брови:

– Но у нас в стране…

– Я не имею в виду Советский Союз. Я говорила о колониальных державах, как, например, Франция или Англия. Что от них осталось? Только метрополии, колониям пришлось дать свободу. Правда, не все сумели ею воспользоваться. Некоторые живут хуже, чем при колониализме…

Савинский решил сменить тему и неуклюже высказался:

– Свобода – это не всегда хорошо. Вот я, например, свободен… – И, только заметив, как покраснела девушка, понял всю двусмысленность произнесенной фразы. Но было поздно. И тогда в силу своей профессии никогда не красневший подполковник КГБ ощутил, как к щекам приливает кровь.

Молчание, которое длилось, как им казалось, целую вечность, было красноречивее любых объяснений. А дальше все было замечательно.

Когда еще через месяц Савинского вызвал руководитель резидентуры КГБ, подполковник на прямой вопрос: «Что у тебя с дочерью члена политбюро компартии Вьетнама?» – только развел руками и ответил так же прямо: «Любовь!»

И влюбленных оставили в покое.

Это тоже было чудом – невесты сотрудников Конторы проходили сквозь такое же сито проверок, как и сами сотрудники. Связи с иностранками, даже с такими, как дочки руководителей братских компартий, отнюдь не приветствовались. Но этот роман под американскими бомбами получил благословение с самого верха: оказывается, по просьбе Ли Куок ее отец вышел на связь с одним из секретарей ЦК КПСС, изложил ситуацию и отбил-таки дочь и будущего зятя от грядущих неприятностей.

Самуила Савинского оставили во Вьетнаме и даже повысили, назначив заместителем резидента. Это ничем не изменило его жизнь – он так же продолжал курировать поставки оружия и, подвергая свою жизнь опасности, ездил вместе с Ли Куок по всему Северному Вьетнаму. А незадолго до вывода американских войск, в 1972 году, во время американской бомбежки Хайфона девушка чуть не погибла. Здание, в котором они находились, было накрыто бомбой, и, если бы не брат Ли по имени Кан, который в качестве уполномоченного правительства ДРВ сопровождал «сотрудника торгпредства» и его переводчицу в этой поездке, ее бы раздавило бетонной плитой. Кан, увидев, что плита начинает падать, вытолкнул из-под нее сестру, а сам выскочить не успел…

Когда через полтора года, уже в Москве, в семье Самуила и Ли Савинских родился сын, его назвали Каном.

В руководстве КГБ брак подполковника вызвал некоторую растерянность. Савинский, о котором, оказывается, знали на самом верху властной пирамиды, приобрел большой вес, но стало ясно, что на прежней работе за границей его использовать нельзя. «Угораздило его на этой дюймовочке жениться! – ругалось начальство. – Готовый шеф резидентуры пропал! Третью звезду на погоны – и вперед с песней… Ну куда его теперь такого пошлешь…» Впрочем, звание полковника ему все-таки дали. Но решили перевести Савинского в аналитическое управление, за столом сидеть, бумажки писать, отчеты шпионов читать.

Затосковал Савинский. Не по нему была такая работа. Даже запил слегка, хотя где вы видели запойного еврея, да еще в чине полковника КГБ? Единственным утешением был новорожденный Кан. Счастливый отец уже предвкушал, как после армии (конечно же, ВДВ!) его сынок поступает в МГИМО, потом оканчивает школу при Конторе и отбывает на задание, провожаемый слезами матери и мужественными напутствиями отца…