Муассанитовая вдова

Ненависть к себе ядовитым цветком расцвела в день смерти Фьенны, залезла в грудь, отравила артерии и вены, парализовала волю. Часы сливались в дни, дни в недели, недели в годы… Время неслось широкой полноводной рекой, и я давно потерял ему счет, потому что жил в невыносимой агонии. Что бы я ни делал, болезненный образ Фьенны маячил перед глазами. Я не столько жил, сколько существовал. Стоило заснуть, и он снова всплывал, мучительно терзая память и совесть. Она смотрела на меня, прижимая к груди окровавленные запястья. Кровь была повсюду… Тот день навсегда отпечатался в памяти алым цветом. Всю рубку шлюпки залило ее кровью. Огромные глаза смотрели на меня с укоризной и отчаянием.

«Льерт, умоляю…»

Полные боли последние слова раздавались то набатным колоколом, то еле слышным шепотом всякий раз, когда я засыпал. Когда просыпался. Когда работал на каменоломнях. Когда сносил удары плетью пиратов. Когда мне ампутировали хвост…

Заслужил.

Волею судьбы меня забросило на какую-то полуаграрную планету к мужчине по имени Аюр, который назвал себя странным словосочетанием «маэстро душ и желаний». Каким-то непостижимым образом он сразу понял, что я не прочь умереть, и предложил сделку. Сделка меня устраивала, так как я чувствовал, что в ходе его эксперимента наконец-то смогу уйти из этого мира.

Реальность плыла серыми пятнами, мерзким запахом плесени и затхлости, манила скорым освобождением от ненавистной жизни. Я даже порадовался, что моя смерть не будет совсем уж бездумной и напрасной, потому что Аюр объяснил, что это может помочь другим гуманоидам. Перед глазами замелькал калейдоскоп картинок и цветных мазков, тепло охватило тело, а потом я почувствовал тонкий аромат и увидел прекрасного светловолосого ангела.

«Как странно. Наверное, кто-то перепутал врата рая и ада».

Глава 9. Знакомство

Состояние раба пугало до шварховой печенки. Притащив его на аэроносилках, отсоединила с жемчужного браслета несколько бусин и попросила Гутрун сходить на базар за лучшими средствами для дезинфекции и заживления ран. Соседка окинула меня подозрительным взглядом, но просьбу выполнила.

Пока мы спорили с Аюром, пока он готовил документы, пока искал разблокирующий наручники пульт, который, как выяснилось, он спрятал в сейф, начало смеркаться. Я попросила у маэстро отрез чистой ткани, чтобы накинуть на раба. Настояла, что в интересах маэстро, чтобы никто не сопоставил, откуда раб взялся у меня в доме. На самом деле мысленно уже представляла момент, когда сообщу очнувшемуся мужчине, что он свободен и может идти на все четыре стороны или лететь в любой сектор космоса. Не хотелось, чтобы соседи задавались вопросами, куда я подевала полуконтрактника.

Мы повздорили: Аюр настаивал, что не отдаст ничего, кроме плесневелых тряпок, валявшихся на полу в сарае, а я категорически не хотела прикасаться к ним, не то что нести в собственный дом. Еще один секкер изменил отношение маэстро к происходящему. Аюр приказал слугам принести покрывало и сложить на носилки «вещи из кладовой». Две бледно-зеленые орши, кидая любопытные взгляды на теперь уже моего полуконтрактника, укрыли несчастного одеялом, сверху навалив длинные сухие ветки, пару кривых тыкв, несколько крупных кабачков и выкорчеванный сорняк, в результате чего современные аэроносилки превратились в подобие тачки на воздушной подушке, которые арендовали состоятельные оентальцы, когда выбирались основательно закупиться. Благодаря такой маскировке даже любопытной соседке не пришло в голову, что я привезла домой еле живого гуманоида.

По сравнению с пентахаусом на Цварге мой дом на Оентале был крошечным: небольшая прихожая, спальня, гостиная, кухня, крыло, которое я называла прачечной, – там располагались душ, ванная и комнатка со стиральной и сушильной машинами. Плюс чердак и подвал, но спускать мужчину в подвал или затаскивать на чердак я не рискнула, а потому временно поселила его на узком длинном диване в гостиной.

Не задумываясь, я разрезала ножницами и отправила в утилизатор то недоразумение, которое когда-то было рубашкой. Выпрямилась и замерла, из меня будто вынули внутренний стержень, на котором до сих пор держалось все самообладание. Тот стержень, благодаря которому я хладнокровно торговалась за раба и фактически за бесценок купила жизнь.

Легкие невыносимо сдавило. Пальцы задрожали.

При свете диодной лампы взору открылась ужасающая картина. Конечно, все это я мельком видела в сарае, но в полутьме не разобрала деталей. Хотя к лучшему – если бы увидела это утром, вряд ли смогла бы совладать с собой. А если бы ушлый торговец понял, что я во что бы то ни стало собираюсь выкупить жизнь раба, сделка не ограничилась бы магнитными наручниками и тремя секкерами.