Мучения члена

Если одной из главных задач такого писателя, как Жид (или Пруст), являлось видоизменение того, что можно выразить посредством литературы, а его литературный проект заключался (как и у Пруста), по большей части, в попытке обновления европейского романа путем введения дотоле исключенных реалий, в частности, гомосексуальности, неудивительно, что в беседах Жида с близкими и его переписке неоднократно поднимается вопрос о границах и возможности их нарушения с целью последующего отодвигания. Например, в 1909 году, когда Жид читал первый вариант «Коридона» Руару и Алиберу, первый советовал ни в коем случае не публиковать его, тогда как второй призывал лишь действовать осторожно. Оставалась одна проблема, которой нельзя пренебречь: как отреагирует жена Жида и какая судьба постигнет их брак? Защитительная речь Жида выдержала два ограниченных издания без указания имени автора. Однако в 1920 году, когда Жид подумывал, не опубликовать ли книгу под своим именем, Алибер уговаривал не делать этого, волнуясь о возможных последствиях. Если распространение книги ограничено и она предназначена лишь для «некой среды», писал он, тогда не возникнет «никаких возражений». Но стоит ей выйти за пределы этой среды, и она «может навредить тому, что ты защищаешь, вместо того чтобы помочь». Ведь это грозит, предостерегал Алибер, привлечь внимание карательных органов к тем «нравам», что ныне «молчаливо допускаются».

Но в подобном чередовании мер предосторожности, колебаний и крутых поворотов функционирование в группе, в кружке — даже если их границы были подвижны и неопределенны — должно было также санкционировать любое соперничество и все виды нарушений. Как отмечает Франсуа Порше в своем значительном труде 1927 года «Любовь, не смеющая назвать свое имя», если Пруст и Жид предоставили гомосексуальности законное место в литературе, их произведения, полученный резонанс и вызванный скандал, несомненно, должны были произвести так называемый эффект санкционирования, или «воздушную тягу». Подобно творчеству Ницше в конце XIX века, Фрейда — в 1920–30‑х или Жене — в 1950‑х годах, книги Жида и Пруста посеяли немало семян литературной отваги.

В рамках этой статьи невозможно дать полное представление о влиянии Жида или хотя бы упомянуть всех тех французов и иностранцев, что вращались вокруг него либо им вдохновлялись. Ему писали и наносили визиты. Некоторые поклонники посвящали ему статьи и книги: Пьер Эрбар, Клаус Манн… Другие делали его персонажем своих романов, как например, Анри Геон в «Юноше», к сожалению, так и не увидевшем свет. Даже бунтарь Жене в 1933 году пришел к мэтру домой на улицу Вано!.. А через пару месяцев написал ему, чтобы попросить денег…

Алибер тоже посвятил своему знаменитому другу сочинение «Андре Жид: заметки на полях». В сущности, его эротические тексты можно также назвать заметками на полях произведений Жида, ведь на этих «полях» выросла целая литература, пытавшаяся раздвинуть границы того, о чем дозволено говорить.

Из авторов, пустившихся в такого рода авантюру, Алибер, вероятно, зашел дальше всего. B самом деле, о чем рассказывается в «Сыне Лота»? В чем признается юный герой романа своему любовнику, когда тот спрашивает, кто научил его сексу? В ответ звучит прекрасный и будоражащий рассказ, содержащий постыдное признание и взволнованно восхваляющий то, что почитается высшим запретом: в пятнадцать лет юноша провел целую неделю, занимаясь любовью со своим отцом. Причем, в самом буквальном смысле слова — нас посвящают во все подробности. Но речь идет в равной мере и о романтических отношениях.

Гораздо позже Жорж Батай посвятит кровосмесительной любви роман «Моя мать», опубликованный посмертно и служащий продолжением «Мадам Эдварды». Рассказчик повествует, как мать, напоив и толкнув его в объятия своей лучшей подруги, вовлекает сына в «разврат» и «непристойность». Батай настойчиво повторяет оба эти слова, словно стараясь жирно подчеркнуть «позорный» характер происходящего (например, тот факт, что мать любит женщин), ярче выявить «трансгрессивный» характер событий и постепенно подойти на последней странице к тому Апофеозу Зла, коим и является инцест, — хотя о нем-то, в конечном счете, так ничего и не будет сказано.