Мученик

— Слушай и запоминай, как нужно себя с ним вести. Он — ужасно толстый, но не вздумай смеяться над ним и не отказывай ему. Ему нравятся парижские штучки, поэтому делай языком вот так. — Элис изогнула свой язык, демонстрируя, что нравится Коггу. — Его условия пятьдесят на пятьдесят, но тебе придется платить ему за еду и кров. Не лучшая сделка на этой стороне Чипсайда, зато он всегда назначает нам хорошую цену. А еще следит, чтобы мы не заразились сифилисом. Ты научишься, как распознать, болеют они или нет — и пусть валят куда подальше, если больны. Он достал нам мази на травах у аптекаря, и мы не болеем. Говорили, что вместо денег он дал за них глаза и язык повешенной женщины. Но запомни: если заразишься, отправишься в самые захудалые бордели, что в Саутуорке, или обратно в Стреллей.

Старлинг стояла на пороге конторы Когга и собиралась постучать в дверь, но услышала какой-то шум внутри и голоса. Кажется, у него еще один посетитель, но голос был мужской, а не женский. Она повернулся ручку — дверь была открыта, а замок был просто выломан из двери. Это явно дело рук нового гостя Когга; она точно помнила, что замок был на месте, когда уходила. Старлинг скользнула в переднюю комнату. Услышав шаги наверху у лестницы, она спряталась, пригнувшись за прилавком и коробками.

Это был высокий гладко выбритый мужчина в темной одежде. Она ощутила холодок беспокойства и уже пожалела, что вошла. Старлинг увидела, как он проследовал за Коггом в заднюю комнату, затем услышала глухой стук и вопль Когга, и в страхе вжалась в свое укрытие.

Уж слишком хорошо она знала, что такое насилие: им была пропитана спальня в ее бывшем доме. Когда ее муж Эдвард с черными от угольной пыли руками и лицом возвращался из шахты, он съедал все, что ей удавалось собрать или вырастить, пил крепкий эль, а потом избивал ее. Каждую ночь целый год. Он привязывал ее ремнем к кровати и бил сломанными вилами, после чего овладевал ею, как зверь, — казалось, только ее боль могла доставить ему удовольствие. Когда занималась заря и он отправлялся в шахту, опускаясь во тьму с маленьким сальным фонарем и киркой для добычи угля, она молилась о том, чтобы стены шахты обрушились и погребли его. Но этого так и не произошло. Тогда она утратила веру в Бога и отправилась в Лондон.

Сжавшись под прилавком, Старлинг слушала биение своего сердца. Вдруг тот человек в темной одежде тоже слышит? Она видела, как они вернулись в переднюю комнату. Левая рука Когга безжизненно висела, кисть была сломана, кость проткнула кожу и текла кровь. Ей не было его жалко. Ей вообще не было жалко мужчин. Посетитель Когга держал что-то, какой-то инструмент, который она прежде никогда не видела.

Когг достал что-то из шкафа за прилавком и швырнул это в лицо мужчине. Но его противник легко увернулся, а когда Когг бросился на него, человек в темной одежде отступил в сторону и толкнул Когга, так, что тот упал лицом вниз. Человек сел на него, обхватив ногами его огромную тушу, и поднял голову Когга за всклокоченные волосы. Затем тонким кинжалом с черной рукояткой он дважды ударил ему в лицо, вогнав лезвие по очереди в оба глаза по самую рукоятку. Когг не кричал, он хрипел, клокотал и бился в агонии, словно животное, внезапно попавшее в ловушку.

Человек в темной одежде встал и оставил Когга умирать. Он вытер кровь с лезвия и вложил кинжал в ножны, после чего положил несколько золотых монет в свой кожаный кошелек. Затем он поднял свертки, которые Когг швырнул в него, забросил мешок со странным инструментом за плечо и тихо ушел.

Старлинг просидела в своем укрытии за прилавком еще пять минут. Ноги Когга продолжали дергаться, но она знала, что он мертв. Наконец она вышла из своего укрытия и подошла к Коггу. Теперь ей от него не было никакого проку. Она плюнула в него. Потом еще раз. Ее вдруг осенило, что где-то в доме должна быть спрятана куча золота. Когг был богатым человеком.

Глава 10

Дрейк, словно безумный, метался по отделанной деревянными панелями приемной Гринвичского дворца. Болтфут уже много раз видел его таким, стремительно меряющим шагами ют, когда долго не было ветра.

Дрейк был невысоким коренастым мужчиной сорока шести лет от роду. Его небольшая острая бородка, как и прежде, была светло-золотистой, правда теперь в ней стали заметны вкрапления седины. Его рыжеватые, также с небольшой сединой вьющиеся волосы были зачесаны назад, обнажая широкий и высокий лоб. Глаза Дрейка сохранили ярко-синий оттенок юности. На нем была одежда для королевских приемов: ярко-зеленая бархатная накидка поверх зеленого с серебряной отделкой камзола — все сшито за весьма солидную сумму у Гастона де Вольпере на Канделвик-стрит, — а еще умопомрачительный гофрированный воротник размером с сервировочное блюдо. Его синие глаза, в другое время искрившиеся весельем, теперь пылали гневом, словно темная синева штормового моря, в котором он чувствовал себя как дома.