Мученик англичан

– Не думают ли они, что я хочу бежать? Я не имею такого намерения. Но все-таки скажи губернатору, что своего слова в этом я не даю и не дам никогда, потому что это значило бы признать за Англией право считать меня своим пленником, – заключил Наполеон, вставая с дивана.

Бертран записал слова Наполеона в записную книжку и с сияющим лицом обратился к императору.

– Так что вы, государь, согласитесь исчезнуть отсюда, если представится случай?

Наполеон пристально посмотрел на Бертрана и ответил:

– Я увижу, что мне делать, когда этот случай представится. Или, может быть, ты слышал, Бертран, что мои приверженцы хотят приехать за мной? – прибавил он, подумав с минуту. – Разве во Франции заботятся обо мне и желают освободить меня отсюда?

– Я думаю, государь, судя по мнению одного англичанина, что ваши друзья во Франции хлопочут о вашем освобождении. Для этого составлен целый план, известие о котором принесла только что прибывшая с мыса лодка.

– Почему же ты не сказал мне об этом тотчас же, как узнал?

– Я боялся, государь, чтобы этот слух не оказался ложью или какой-нибудь ловушкой со стороны губернатора, и хотел проверить его.

– Ах так? Ну, ты хорошо сделал. Так, значит, дело идет о попытке серьезной, о плане, имеющем шансы на успех?

– Да, государь, но подробности не известны. Все, что я знаю, – это лишь то, что вы получите план этого проекта вашего бегства в шашечнице, которая будет прислана вам неизвестным другом.

– В шашечнице? Отличная мысль! – задумчиво сказал Наполеон. – Посмотрим, обсудим… Я не давал слова оставаться узником. Я подумаю, позволят ли мне бежать как простому арестанту мои достоинство, честь и забота оставить сыну неприкосновенное право на престол. Но все же как только что-нибудь станет известным, сообщи мне.

– Государь, может быть, пришедшая в порт лодка имеет какое-нибудь поручение к вам.

– Ты передашь мне это своевременно, Бертран, а пока отправляйся к губернатору и передай ему мой протест против дурного обращения со мной, против насилия, не допускающего для меня даже прогулки.

Бертран откланялся и вышел.

Наполеон, оставшись один, задумчиво остановился у бюста своего сына и проговорил:

– Если бы я знал наверное, что увижу и обниму тебя, дитя мое, как охотно я бежал бы с этого проклятого острова! Но позволят ли мне государи, держащие тебя заложником, прижать тебя к своему сердцу? Может быть, для тебя, для твоего величия, для твоего будущего царствования будет лучше, если я окончу здесь свою блестящую и вместе с тем несчастную жизнь? А быть может, эта скала Святой Елены будет когда-нибудь подножием трона Наполеона!

Отойдя от бюста сына и желая рассеяться, император подошел к небольшому рабочему столу, за которым обычно диктовал мемуары Ла Сказу, и склонился над развернутой картой ломбардских равнин. Забывая изгнание, оскорбления плена, английских часовых, планы своих друзей об освобождении и печальные мысли о сыне, он стал изучать эту карту, чтобы передать потомству славную историю итальянской кампании, утешаясь в плену воспоминаниями о своем военном гении,

III

Молодая белокурая женщина с черными глазами ирландской красавицы, видимо, встревоженная, смотрела из окна белого домика с зелеными ставнями на одной из улиц Пасси, тогда еще тихого, зеленого предместья Парижа, куда не достигал шум большого города, видневшегося вдали, с выступавшими из тумана колокольнями, башнями и куполами. Отойдя от окна, молодая женщина спросила у прибежавшей на ее зов служанки, чей выговор обличал британское происхождение:

– Сейчас прошел почтальон. Нет ли мне письма, Мэри? Все еще нет?

– Нет, сегодня ничего нет для вас, – ответила маленькая англичанка, выходя из комнаты.

Тогда молодая женщина с печальным видом снова заняла свой наблюдательный пост у окна. Она ждала и караулила таким образом еще со вчерашнего дня, беспрестанно повторяя:

– Что он делает? Что с ним случилось? Почему нет от него известий?

Ее мучили самые мрачные предчувствия. Она страдала еще сильнее от того, что была совершенно одинока, не зная не только в Пасси, но и во всей Франции ни одной души, которой могла бы довериться. Она едва знала даже язык той страны, куда ее привез случай или скорее – любовь к молодому французу.

Эта женщина познакомилась в Лондоне, на одном дипломатическом вечере с Шарлем Лефевром, атташе при посольстве. Дочь английского дипломата, имевшего постоянные сношения с посольством, мисс Люси Элфинстон почувствовала склонность к молодому человеку. Последовали частые встречи. Живой, пылкий и мало щепетильный в делах такого рода Шарль Лефевр, не колеблясь ни минуты, обещал жениться на девушке. Когда же посольство было отозвано в Париж по случаю объявления войны, Люси, готовившаяся стать матерью, не задумываясь последовала за человеком, которого она считала своим мужем, так как перед отъездом молодых людей был совершен обряд венчания, тайный для Франции, но действительный в Англии.