Мученицы монастыря Святой Магдалины

Я дошел до собора и почувствовал, что мне необходимо посидеть в тиши. Толкнул тяжелую, обитую медью дверь, которая с шумом захлопнулась за мной. Мощи святой Терезы обычно привлекали много зевак, но сейчас в соборе было тихо. Я прошел по боковому проходу и опустился на колени перед алтарем.

Машинально начал:

— Glor don Athair…^[9]

Я учил свои молитвы на ирландском, и они звучали для меня по-настоящему только на этом языке. Разумеется, как и всякий перепутанный католик, я был знаком с латынью. Так было ближе моей крестьянской душе. Собор был построен на месте старой тюрьмы Голуэя. Там сидели не только мужчины, но и женщины. Они получали дикие сроки за мелкие преступления — раннее эхо зла монастыря Святой Магдалины. Краем глаза я заметил священника, который остановился и спросил:

— Не возражаете, если я сяду?

Мне хотелось сказать: «Ваша епархия».

Я кивнул. Священник сел в центре. Ему было слегка за сорок, черты лица говорили о его испанско-ирландских предках. Я все еще стоял на коленях и едва не признался: «Я в последний раз исповедовался тридцать лет назад».

Но он не располагал к откровенности, как многие священники. Наоборот, казался суровым и отстраненным. Он сказал:

— Хорошо воспользоваться моментом.

— Верно.

— Вы полицейский… слегка подгоревший полицейский?

Священник улыбнулся, и я ответил:

— Сгоревший.

Он протянул руку и представился:

— Том.

— Джек Тейлор.

Я не ощутил потребности, вбитой в меня в детстве, назвать его святым отцом. Более того, я был уверен, ему это не понравится.

— Иногда я с трудом заставляю себя подняться с постели, — проговорил священник.

Пришел мой черед улыбнуться:

— Но ваша работа обязывает.

Он поднял глаза к небу. Когда это делает священнослужитель, в этом есть смысл.

— Проповеди меня совсем достали, — признался священник — Приходится учить обычных людей, что им делать со своими жизнями, когда они каждый день сталкиваются с жестокой реальностью.

— Можно сказать правду.

Он не был шокирован, даже не удивился.

— Однажды я так и сделал.

— И что?

— Меня вызвал епископ.

— Ого.

— Спросил, не практикую ли я непослушание.

Я подумал и заметил:

— Совсем как в полиции.

Священник усмехнулся и продолжил:

— Что-то подсказывает мне, что вы не ходите по струнке.

— Верно. Я дал одному мужику в морду.

Ему понравилось. Я спросил:

— Как сейчас церковь относится к самоубийцам?

Священник озабоченно взглянул на меня. Я поднял руки:

— Я не о себе… Мой друг повесился.

Священник быстро перекрестился. Я не знал, следует ли мне последовать его примеру. Он сказал:

— Вы неправильно ставите вопрос.

— В самом деле?

— Не лучше ли поинтересоваться, что думает об этом Господь?

— И что Он думает?

— Лично я думаю, что Господь относится к человеку с такими тяжелыми мыслями с глубоким сочувствием.

— Надеюсь, что вы не ошибаетесь.

Священник встал, протянул руку:

— Мне было приятно встретиться с вами, Джек.

Я пожал ему руку и признался:

— Вы облегчили мне душу… святой отец.

Он широко улыбнулся:

— Это и есть моя работа.

— Что же, прошло немало времени с той поры, как священник мне помогал.

Служитель Господа повернулся, поклонился алтарю и исчез. Я тоже пошел к выходу. Монахиня, складывавшая в стопки брошюры, воззрилась на меня. Я сказал:

— Простите…

— Что вы хотите?

— Как фамилия святого отца Тома?

— У нас нет святого отца Тома.

Я описал его, и она сказала:

— Вы что, оглохли? В приходе нет такого священника.

* * *

При моей жизни нет ничего удивительного в том, что у меня развивается паранойя. Пока я живу, моя мини-паранойя не раз спасет мою жизнь.

Эдвард Банкер. «Воспоминания ренегата»

~ ~ ~

В «Бейли» я вернулся только вечером. Если гуляешь по Шоп-стрит, лучше не спешить. Вы встречаете свое прошлое, остатки сомнительного настоящего и предчувствия темного будущего. Прошлое представлено школьными друзьями, старыми, трясущимися, незаметными. Настоящее танцует в струях дождя, среди беженцев и заблудших пьяниц, будущее видится в мобильных телефонах и иероглифах текста. Общий эффект — обалдевание.

Много лет назад была популярна радиопрограмма под названием «Дорогая Фрэнки». Фрэнки по голосу напоминала Бетт Девис в отвратительном настроении. Вся страна слушала эту программу. Люди обращались к Фрэнки с вопросами, которые казались простыми и разрешимыми. Ответы ее были едкими, короткими и исключали всякую возможность спора. Время от времени передавали Синатру, прерывая его рекламой. К ведущей не подходило высокопарное определение «совесть нации», но она, похоже, умело сочетала теплый юмор и ехидное злословие. Несмотря на резкость тона, создавалось впечатление, что ей небезразличны судьбы людей.

Уже давным-давно ни про кого нельзя сказать, что ему или ей не наплевать на всё и всех.

Во время ужасных событий, сопутствовавших моему предыдущему делу, передо мной ненадолго словно вспыхнул яркий свет. Я встретил молодую девушку, Лауру, очень молодую, двадцати лет с небольшим. Когда тебе уже почти полтинник, это совсем мало.