Мучимые ересями

Он стиснул зубы и вспомнил ярость, бурлившую в его жилах. Единственной дело, которое ему удалось сделать после того злополучного дня, и доставившее ему неистовое чувство личного удовлетворения — это освободить барона Баркора от командования. Но даже это чувство удовлетворения было ущербным, потому что он не мог простить себя за то, что не решился действовать и не снял Баркора с должности, как только до него дошла весть о высадке Кайлеба. Барону потребовалось больше четырёх часов, чтобы привести в движение хоть один из своих отрядов. Даже тогда он двигался с артритной медлительностью, а основная часть арьергарда всё ещё находилась в западной части перевала, когда разбитые остатки кавалерии Разделённого Ветра бросились назад.

Даже тогда у Баркора ещё оставалось время, чтобы очистить перевал и позволить по крайней мере части оставшихся войск, оказавшейся в ловушке позади него, покинуть ограниченную территорию Талбора. Но барон запаниковал, услышав неумолимо завышенные оценки силы черисийцев от побеждённой кавалерии. По собственной инициативе он приостановил наступление и приказал своим людям окопаться там, где они находились. К тому времени, когда Гарвей сумел добраться до арьергарда, чтобы лично отменить приказ Баркора, черисийцы воистину представляли внушительную силу, и попытка пробить себе путь через перевал закончилась кровавым крахом и потерей более трёх тысяч убитыми, ранеными и пленными. В сочетании с потерями, понесёнными кавалерией Разделённого Ветра, это составило в общей сложности более шести тысяч человек, и они фактически оказались загнанными более чем на полторы мили дальше на восток, глубже в ущелье.

Это было две с половиной пятидневки назад. За последние двенадцать дней он предпринял пять отдельных попыток вырваться из окружения, более чем удвоившие его первоначальные потери в процессе. Он знал, что его усилия почти наверняка были тщетны, как знали и его люди, но они отвечали на его приказы с бесстрастным мужеством и готовностью попробовать в любом случае, что заставляло его стыдиться просить их об этом.

«Но это не значит, что у тебя был выбор, Корин. Ты не можешь просто оставаться здесь, не с перерезанной линией снабжения. Нет больше игры в ожидание, когда тебе уже пришлось начать резать лошадей и драконов. И даже при урезанных пайках, припасы закончатся через несколько дней, даже не пятидневок. Тут либо борьба за прорыв из окружения, либо голод, либо капитуляция».

Его разум вздрогнул от последнего слова, но это было слово, с которым он должен был столкнуться. Даже если бы у Корисанда была другая полевая армия, она не смогла бы прорваться через позиции черисийцев, чтобы освободить его. Не против черисийского оружия. И, как он решительно признался сам себе, не против черисийских командиров.

Запасы еды были ограничены, а у целителей заканчивались бинты и лекарства. У них уже кончились почти все болеутоляющие, и его люди страдали и умирали напрасно, ничего не добившись… кроме того, чтобы заставить черисийцев тратить боеприпасы, убивая их.

Он сжал кулаки, прижав их к бокам. Затем он сделал глубокий и решительный вдох.

* * *

— Генерал Гарвей, — спокойно произнёс Кайлеб Армак, когда корисандийского командира ввели в его палатку.

— Ваше Величество.

Кайлеб стоял, с Мерлином у него за плечом, и смотрел, как Гарвей выпрямляется после почтительного поклона. Император отметил, что корисандиец следил за своей внешностью. Он был свежевыбрит, его одежда была чистой и выглаженной, но вокруг его глаз была какая-то напряжённость, лицо было измождённым, и эта безупречная одежда, казалось, свободно висела на его теле. Из донесений Мерлина Кайлеб знал, что Гарвей настоял на том, чтобы рационы его офицеров — включая его собственный — были урезаны вместе с рационами рядовых солдат, и это было заметно.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, за то, что вы согласились встретиться со мной и обеспечили мне безопасный проход через ваши позиции. — Голос Гарвея звучал натянуто, почти неестественный в своей официальности.

— Генерал, — сказал Кайлеб, — я не получаю удовольствия убивая людей. И особенно я не получаю удовольствия убивая храбрецов, которые, не по своей вине, не могут даже эффективно сопротивляться. Если что-то из того, что мы скажем или сделаем здесь сегодня, поможет сохранить жизнь некоторым из этих людей, я буду считать эту встречу хорошо потраченным временем.

Гарвей посмотрел в лицо императора, и выражение его собственного лица, казалось, немного расслабилось. Кайлеб увидел это и задался вопросом, насколько напряжённость Гарвея была вызвана историями, которые были рассказаны — и выросли из рассказов — о его ультиматуме графу Тирску после битвы при Скальном Плёсе.