Мудрость Ганди. Мысли и изречения

К несчастью, сегодняшний индуизм состоит, как мне кажется, только из предписаний относительно еды. Индуизм подвергается опасности вырождения в свод подробных правил того, с кем можно, а с кем нельзя есть⁴⁸.

* * *

Индуизм – не исключительная религия. В ней найдется место для почитания всех пророков мира. Индуизм не миссионерская религия в обычном смысле этого слова… Индуизм предписывает каждому почитать Бога в согласии с собственной верой, или дхармой, и потому мирно уживается со всеми религиями⁴⁹.

* * *

Можно совсем не верить в Бога, но при этом называть себя индуистом. Индуизм – беспощадное требование истины, и если сегодня он болен, то лишь оттого, что мы утомлены, но когда мы преодолеем свою усталость, индуизм предстанет перед миром во всем своем невиданном прежде сиянии⁵⁰.

* * *

Индуизм можно уподобить Гангу. Он чист и не замутнен в своих истоках, но по течению вбирает в себя нечистоту. Так же, как Ганг, индуизм в целом благотворен. Он принимает иную форму в каждой провинции, но его внутренняя сущность остается неизменной⁵¹.

* * *

На мой взгляд, Гита – самая простая и легкая для понимания книга… Основной ее посыл угадывается сразу и безошибочно. Эту книгу признают своим священным текстом все индуисты. Коротко говоря, Гита задает нам полный и совершенно осмысленный нравственный кодекс. Она насыщает одновременно и разум, и душу. Поэтому Гиту можно считать и философским, и религиозным руководством. Ее призыв универсален, а язык необычайно доходчив и прост⁵².

* * *

Брахманизм, терпящий неприкасаемость, вдовство девственниц и их растление, очень дурно, на мой взгляд, пахнет. Это пародия на брахманизм. В нем нет ни грана понимания и осознания брахмана. Не существует истинного толкования его писаний. Оно пронизано неразбавленной животной похотью. Настоящий брахманизм сделан из более сурового материала⁵³.

* * *

Гита – это вселенская мать. Она ни от кого не отворачивается. Ее двери широко открыты для тех, кто в них стучится. Истинный почитатель Гиты не ведает разочарования. Такого почитателя все время распирает радость и безмятежность, за которыми прячется понимание⁵⁴.

* * *

Индуизм – это не религия… Это образ жизни. Многие из тех, кто не практикует обряды индуизма, ближе к нему, чем некоторые из тех, кто ревностно их придерживается⁵⁵.

Христианство

(См. также раздел «Миссионерство» в главе 12.)

Бог нес крест не только 1900 лет назад, Он продолжает нести его и сегодня. Он умирает и воскресает каждый день до сих пор. Жалок был бы мир, опирающийся на исторического Бога, умершего две тысячи лет назад. Не следовало бы проповедовать исторического Бога, надо, наоборот, показывать, как Он и сегодня живет среди вас⁵⁶.

* * *

Я не сумел найти разницу между Нагорной проповедью и Бхагавадгитой. То, что Проповедь описывает образами, Бхагавадгита сводит к формуле. Возможно, она не научная книга в общепринятом смысле слова, но она выведена из закона любви – закона отречения, как я бы его назвал, – и выведена чисто научным способом. Нагорная проповедь дает нам тот же закон, но делает это изумительно красочным языком. Новый Завет преисполнил меня покоем и радостью, в отличие от Завета Ветхого, отдельные части которого вызвали у меня резкое неприятие. Если я вдруг лишился бы Гиты и забыл все ее содержание, но имел бы под рукой Проповедь, то я получал бы от нее ту же радость, какую я получаю от Гиты57.

* * *

Мои трудности [с христианством] лежат глубже. Это свыше моих сил – поверить в то, что Иисус был единственным воплощенным сыном Божьим и что только тот, кто верит в него, обретет вечную жизнь. Если Бог может иметь сыновей, то все мы Его сыновья. Если Иисус был подобен Богу или сам был Богом, то и все люди подобны Богу и сами могут быть Им. Оказалось, что разумом я не в силах поверить в то, что своей смертью и кровью Иисус искупил мирские грехи человечества. Конечно, метафорически в этом может заключаться истина, но лишь метафорически. Помимо того, согласно христианскому учению, душой обладают только люди, но не другие живые существа, для которых смерть означает полное исчезновение. На этот счет я придерживаюсь совершенно иной веры. Я могу принять Иисуса как мученика, как воплощение жертвенности и божественного учителя, но не как самого совершенного из всех рожденных на Земле людей. Его смерть на кресте стала великим образцом для мира, но сердцем я не могу принять, что в этой смерти нам было явлено нечто мистическое или чудесное. Примеры жизни благочестивых христиан не дали мне ничего, что не могли бы дать люди, исповедующие иные религии. В жизни многих я видел преображения, которые, как я слышал, происходили с христианами. С философской точки зрения в христианстве нет ничего исключительного. В том, что касается жертвенности, индуизм неизмеримо превосходит христианство. Для меня невозможно признать христианство самой совершенной или величайшей религией мира⁵⁸.

* * *