Мудрость Пятикнижия Моисеева

Пятикнижие (πεντα'τευχος) – это первые пять книг библейского канона, составляющие по своему содержанию одно целое (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие). В иудейской традиции Пятикнижие называется еще «Учением Моисея», или «Торой».

По своему содержанию Пятикнижие – одновременно история и книга религиозно-нравственного характера, сборник законов и этика. Пятикнижие является цельным произведением удивительной красоты, с богатым содержанием. Ни одна книга в мире не имела такого культурного значения в истории человечества. В течение тысячелетий она питала этику и искусство, составляла неиссякаемый источник бесконечного числа литературных произведений, поэзии, искусства. Многие обороты священного текста усвоены в античности греческим и латинским языками, а в последующем – европейскими диалектами. Мировоззренческие представления Востока и Запада носят на себе неизгладимые следы гения автора Пятикнижия.

Первая книга Пятикнижия и всей Библии получила свое название по слову, которым она начинается – «береши́т», что значит «в начале». В переводе LXX (или Септуагинте), который был сделан в Александрии в ΙΙΙ веке до Р. Х., она называется соответственно своему содержанию Γένεσις (κόσμου) – «Происхождение» (мира); в русском и славянском переводах – «Бытие». Согласно внутреннему делению, заимствованному из латинского перевода блаженного Иеронима под названием Vulgata, книга распадается на 1534 стиха, которые объединены в 50 глав[3].

Рис. 1. Г. Доре. «И сказал Бог: да будет свет»

По вопросу авторства первых пяти книг Библии известный отечественный библеист протоиерей Александр Мень писал: «…автором Пятикнижия Православная Церковь с древнейших времен признавала пророка Моисея. Предание о Моисеевом авторстве отстаивается с полным правом и основанием. Другое дело – как понимать это авторство: в буквальном современном смысле слова или шире – по духу. <…> Нет никаких сомнений, что основы ветхозаветного Закона и учения восходят к Моисею, но что именно конкретно было написано им, а что передавалось в устном Предании и записано позднее – установить нелегко. Пятикнижие нигде не содержит прямых указаний, что оно целиком принадлежит Моисею. В нем лишь упоминается о “книге”, куда он заносил памятные события (Исх. 17, 14; Числ. 33, 2), а также вписывал законы и заповеди (Исх. 24, 4; 34, 27). Однако в Пятикнижии есть места, которые явно относятся ко времени после Моисея. Так, говоря о приходе Авраама в окрестности Сихема, бытописатель замечает: “В этой земле тогда жили хананеи” (Быт. 12, 6). Следовательно, в его время там уже обитали израильтяне. В Быт. 14, 14 упоминается город (или местность) Дан, который получил свое название после переселения колена Данова в Ханаан при Иисусе Навине. В Быт. 36, 31 о царях Едома сказано, что они правили “прежде царствования царей у сынов Израилевых”, – таким образом, св. писатель уже знает об этих царях (а появились они через 200 лет после Моисея). Далее о самом пророке говорится в столь благоговейном тоне, что едва ли можно приписать ему эти слова (Числ. 12, 3; Втор. 33, 1; 34, 10–11). И наконец, невозможно предположить, чтобы Моисей повествовал о собственной кончине (Втор. 34). Отзвуки позднего времени лежат и на таких местах книги «Исход», как описание скинии (25, 31–27, 8). Оно мало соответствует бедному кочевому быту израильтян. <…> Все это привело богословов-библеистов к выводу, что непосредственно пророку принадлежит только часть текста Пятикнижия, остальное же – Моисеево Предание, изложенное письменно другими боговдохновенными мудрецами»[4].

Блаженный Августин (IV в.), размышляя о стиле библейского повествования, говорит, что Моисею было дано составить его таким образом, чтобы множество людей увидело в нем истину. «Что касается меня, – добавляет богослов, – то я смело провозглашаю из глубины сердца: если бы я писал книгу высшей непреложности, я предпочел бы написать ее так, чтобы каждый нашел в моих словах отзвук той истины, которая ему доступна, я не вложил бы в них единой отчетливой мысли, исключающей все другие, ошибочность которых не могла бы меня смутить»[5]. Данное замечание отца Церкви о взаимоисключающих положениях является весьма важным при рассмотрении библейского повествования о творении мира.

В связи с этим представляется возможным начать рассмотрение вопроса о стиле библейского сказания с попытки осмысления смелой искренности богодухновенного автора, которая зиждется на его горячей вере в Божественное Откровение. Разгадка этого явления, возможно, кроется в способе изложения Моисеем полученного Откровения о сотворении мира. Библейская традиция именует Моисея пророком, следовательно, признает его работу не простым результатом литературного творчества, а произведением особой категории – писанием богочеловеческим, пророческим.