Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

В тот год падение в пустой бетонированный бассейн и последующий танец со смертью были не первым случаем, когда я проваливалась в дыру. За несколько месяцев до этого эпизода, чуть не завершившегося смертью, закончился мой долгий брак, в результате чего я переживала сильнейшую депрессию. Наш союз был отнюдь не безмятежным. Нам с мужем часто приходилось жить врозь в разных домах, городах, даже странах. Мы устроили себе жизнь, удобную для двух диаметрально противоположных людей, каждый из которых готов дать другому свободу на пути к его призванию. Чаще всего возникавшее между нами напряжение было плодотворным, но постепенно оно стало приобретать все более опустошительный, опасный характер. Когда наши дети повзрослели, нарастающий стресс стал невыносим. Мне недоставало храбрости разрубить нашу связь, но у него нашлось отваги на двоих, и он одним махом рассек гордиев узел, купив билет на самолет, чтобы вернуться на восточное побережье. Да, я понимала, что после того, как дети выросли, наш брак утратил свою необходимость. Да, я понимала, что развод или расставание не обязательно означают конец любви. Да, я видела, что наш брак вредит любви больше, чем разрыв. Да, я видела, что мой муж достиг того этапа жизни, когда он почувствовал, что должен следовать своей истинной природе, а она требовала уединения. Да, я понимала, как сильно он хотел, наконец, получить возможность читать, медитировать, наслаждаться тишиной, одиночеством, покоем. Все это я понимала. Тем не менее все мое существо кричало «Нет!». Рациональное понимание произошедшего совсем не облегчает эмоциональное потрясение. Нет! Нет! Нет! Не ты, не меня, не сейчас!

В своей работе психотерапевта я не раз сталкивалась с одной из самых интригующих загадок человеческой природы: соблазном оставаться в деструктивных, но все же знакомых отношениях, готовностью передать другим власть над своей жизнью, отрицанием потенциальной свободы. Почему мы так охотно обращаемся к мужьям, женам, родителям, друзьям, детям, начальникам, духовным учителям, помощникам, подчиненным с просьбой взять на себя ответственность за нашу свободу? Оказавшись брошенной, я тоже ощутила это невыносимое желание быть зависимой. Я пыталась убедить себя, что свобода хороша, но преждевременна. Я умоляла его побыть в нашей очаровательной тюрьме чуть подольше. Он ушел, как и наметил, взяв только чемодан с книгами и оставив меня наедине с нашими когда-то общими вещами и остатками прошлого. Он вернулся в родительский дом на восточном побережье и погрузился в вожделенное затворничество.

Я думала, что мне станет легче, если я начну очернять человека, который бросил меня. «После всего, что я для него сделала! Да он же чудовище!» В то время я не понимала, что любовь может иметь подземные отростки, которые уходят так глубоко, что, выдергивая корни любви из себя, я тащила вместе с ними и свое сердце. Не один месяц я прожила, отрицая это и выкорчевывая все, что можно, пока не провалилась в ту цементную яму и чуть не умерла.

Эта яма не была метафорической дырой – той огромной пропастью депрессии, где находят себе пристанище брошенные женщины. Я говорю о яме в прямом смысле слова – о небольшом бассейне, служившем резервуаром для фонтана, который предварительно осушили, чтобы выложить его кафельной плиткой. Одна из них, находившаяся на самом краю, была приклеена недостаточно прочно. Я была единственной из гостей на этом чудесном свадебном вечере, кто решил прогуляться с бокалом шампанского в руках вокруг пустого бассейна. Моя нога соскользнула (или очень хотела соскользнуть – этого я никогда не узнаю наверняка), я замахала в воздухе руками, как мельница крыльями, тело стало заваливаться назад, и моя голова ударилась о цементное дно. Обширное кровоизлияние в мозг – и глубокий нырок в холодные воды метафорической реки под названием Стикс.

После кратковременной комы я очнулась в палате интенсивной терапии больницы в Санта Фе. Я не испытывала никаких эмоций в том смысле, какой психологи традиционно вкладывают в этот термин. Физическая боль была мучительной, но я ощущала ее с той непонятной отстраненностью, которую проявляют животные, это похоже на равнодушие под пыткой, пока тело занято переживанием муки. Эго, которое могло бы пропускать через себя боль, отсутствовало. Я вернулась к той точке, где рассеявшиеся частицы бытия либо воссоединяются, либо распадаются навсегда. В таком первичном состоянии я дрейфовала, как простое собрание элементов: мельчайшие капли бытия, движущиеся между бесконечной малостью моей личности и бесконечной необъятностью космоса.