Когда скальпель стал осторожно прощупывать алую землю чуть ниже, появилась еще одна, расположенная по центру ожерелья, подвеска из бивня. Это была, судя по виду ее, самая многозначительная часть нагрудного украшения. Густо окрашенная охрой, подвеска напоминала по виду птицу с распростертыми в полете длинными крыльями, приостренными на концах, с коротким, нешироким, но массивным телом. Мастер, который изготовил ожерелье, вырезал эту подвеску с особым прилежанием. На отшлифованной поверхности округлой скульптуры виднелись ровные ряды каверн, опоясывающих вкруговую «крылья» и выступающие части «тела». Ориентация цепочек знаков на «теле» не совпадала с направленностью продавленных лунок на «крыльях». Они размещались как бы в разных плоскостях. На уплощенных поверхностях центральной части скульптуры каверны тянулись рядами, а не петлями по кругу. Резные линии рассекали на отдельные части лишь «крылья» фигурки. К ним и прилегали продавленные каменными чеканами угловатые лунки. На зауженном крае более выпуклой части тела «птицы» виднелось сквозное отверстие, через которое продевался шнурок. Пять мелких бусин отделяли этот сплошь испещренный лунками «кулон» от ближайших куколкообразных подвесок. М. М. Герасимов произвел под конец расчистки ревизию и установил, что ожерелье составляли 120 мелких бусин и 7 подвесок.
Заключительная часть расчистки захоронения привела к открытию еще двух украшений, но уже не связанных с ожерельем. Около пояса лежала круглая бляшка, изготовленная из мамонтовой кости. Нижняя сторона ее была гладкой, а верхняя сплошь покрыта волнообразным орнаментом из резных параллельных линий. Каждая из них напоминала изображение извивающейся змейки. Одну из них разрывало пополам сквозное отверстие. Бляшка сохранилась плохо, потому пришлось тут же заняться ее реставрацией. Около грудных позвонков и между обломками нижних ребер лежали семь мелких кусочков еще одной скульптуры. М. М. Герасимов долго и терпеливо стыковал их, пока ему удалось, наконец, восстановить скульптуру летящей птицы, но не условную и схематичную, какой виделась ему птица в кулоне ожерелья, а настолько реалистичную, что не составляло труда узнать ее. Это было изображение стремительно летящего лебедя с длинной, слегка искривленной шеей и приостренной, как наконечник копья, головой. Неестественно короткие обрубки крыльев выступали по сторонам, отделяя шею от вытянуто-овального туловища. В хвостовой части скульптуры располагалось сквозное отверстие. Значит, это тоже была подвеска, которая прикреплялась шнурком к одежде…
Раскрытое на дне гробницы более полувека назад и мне посчастливилось увидеть, но уже, разумеется, не в Мальте, а на третьем этаже Эрмитажа, в отделе истории первобытной культуры этого хранилища национальных сокровищ. М. М. Герасимов, понимая, какую удачу подарила ему фортуна, принял решение изъять из глины все погребение монолитом. Этот блок он и передал затем на вечное хранение в достойное его уникальной ценности место.
Винтовая, с гулкими металлическими ступенями лестница, которая вела со второго этажа Эрмитажа на третий, сразу напомнила мне и В. И. Жалковскому спираль ачинской скульптуры. Как было не счесть подобный знак благоприятным, если именно они, эти спирали, и привели нас сюда, чтобы укрепиться в правильности понимания их как годовых записей календаря древнекаменного века Сибири. Обилие лунок на кулоне ожерелья и на куколкообразных подвесках его обнадеживали и настраивали на оптимистический лад. Важно было и то, что Мальта и Ачинское поселение, несмотря на разделяющую их тысячу километров, принадлежали одной культуре — мальтинской. Речь, таким образом, шла о выявлении новых деталей одной культурной традиции, в данном случае — календарно-астрономической и, естественно, культово-религиозной с ее астральной основой.