Мудрый король

– Красавчик ты, рыцарь, вот почему гляжу, – неожиданно улыбнулась старуха. – Не удивляйся. Любуюсь. И я ведь когда-то была молода. А нынче – лет сорок скинуть бы мне – мой бы ты был и не уйти тебе от меня. В огонь за тобой пошла бы. Кроме того, что хорош собой, еще и вежлив. Другой не счел бы нужным сойти с коня, а ты подошел, деньги отдал, да еще и поклонился при этом старости моей…

– Милосердие – первейший долг рыцаря, – ответил ей на это Гарт, – а уважению к старости меня учили с юных лет. Сами когда-нибудь будем такими. Так говорили отцы Церкви, где я обучался наукам.

– Присядем. – Она указала клюкой на поваленное дерево. – Зачем стоять?

Помолчав некоторое время, старуха снова заговорила:

– Я задам тебе еще вопрос, а потом назову твое имя. Угадать нетрудно, – я давно поняла, кто передо мной. Но скажи, ты не трувер ли? Развелось их нынче. Бездельники. Сочиняют свои канцоны и сирвенты, веселят баронов в замках, тем и живут.

– Я не трувер. А ремесло это, кстати, не хуже любого другого. Каждый по-своему зарабатывает свой хлеб. Ты просишь милостыню, он сочиняет и поет песни.

– Что ж, – согласно кивнула старуха, – среди них есть неплохие ребята – бьют по церковникам, не щадят даже папу. Но подвизаются на этом поприще и негодяи, мечтающие кружить головы замужним дамам или петь вообще черт знает о чем, – что в голову взбредет. А есть такие, как Бертран де Борн. Он барон и как воин прославляет войну. Но как человек из знати ненавидит сервов, вилланов и горожан. Они для него вроде навоза. Послушай-ка, что он пишет:

Если причинят виллану
Вред, увечье или рану,
Я его жалеть не стану, —
Недостоин он забот.
Кто своих вилланов холит
И им головы позволит
Задирать, – безумен тот.

Мерзавец! Ни во что не ставит вилланов и любит войну, а сам едва держится в седле. Попадись он тебе, ты бы живо душу из него вытряс.

– Как знать, – возразил Гарт, – быть может, он одержит верх в честном поединке.

– Никогда! С тобой не сравнится ни один. Ты выбил из седла самого графа Вермандуа, а за ним его сенешаля. Лучшие были бойцы на турнире в Жизоре. Ведь ты Марейль и тебя зовут Гарт, я сразу догадалась. Слава о тебе бежит по землям короля и Генриха Шампанского, его шурина. А я Эрвина. Слышал, быть может? И я давно искала тебя.

– Зачем?

– Скажу, не торопи. Про тебя много знаю, знаешь ли ты обо мне?

– Слышал, ты мудра, добра, людей лечишь. Вещуньей зовут тебя, еще колдуньей. Говорят, заговоры знаешь, видеть вперед можешь.

– Мудрость веков должен человек вобрать в себя, тогда и видеть сможет то, что иным неподвластно.

– Как жить тебе удается, Эрвина? Где обитаешь? Почему видят тебя то там, то здесь, да легенды о тебе складывают? Кто ты, откуда, что делаешь на земле?

– По свету брожу, за людьми слежу, – уклончиво ответила старуха. – Жадный не глядя мимо пройдет, добрый всегда монетку найдет.

– И много ли видела жадных?

– А мало ли замков и попов вокруг?

– А добрых?

– Немного. Торговцы да рыцари. Те никогда не скупятся. Не все, конечно, есть среди них богачи. Известно: человек тем скупее, чем богаче. Ты, рыцарь, не того покроя.

– Куда мне. Всего богатства – конь, меч, щит и копье. Жизнь мою берегут, а пуще всего – честь.

– Не тужи, рыцарь, и знай: будет у тебя богатства вдоволь.

– Ни к чему мне оно.

– Само придет, не отпихивай только. К богатству добудешь славу, силу, обретешь могущественных друзей. А даст все это тебе твой хозяин.

– Мой хозяин? – удивился Гарт и усмехнулся. – У меня его нет и никогда не было.

– Вы встретитесь, – убежденно проговорила старуха. – Поймаешь раненого олененка, отбившегося от матери, сумеешь поставить его на ноги – королем станешь управлять. Не скрою, наживешь себе врагов, но умный хозяин защитит своего слугу. Лишь не задирай носа. Помни: гордыня – первый грех человека, его же и гибель. Нынче королевская охота. Не шанс ли твой, рыцарь де Марейль? Король стар. Но со старостью приходит мудрость. Правда, не ко всем. Людовик, как видно, совсем в разладе с умом. Кого он собирается короновать завтра в Реймсе? Одну из своих пяти дочерей?

– У него есть сын, принц Филипп. Наш будущий король.

– Кто знает, выпадет ли одно очко, если бросить кость с шестью цифрами на гранях. Тот, кто рискует последней монетой, может лишиться всего. Лишившись, сляжет в смертельной горячке, да и не поднимется больше.

– О чем ты, Эрвина? Не пойму я тебя, – честно признался Гарт.

Старуха повернулась к лесу Кюиз-ла-Мотт и долго глядела в его темную глубину, словно ища ответ в тени кустарников и вековых деревьев, шумящих своими вершинами. Потом сказала, да так, что голос ее показался Гарту зловещим, словно предрекающим чью-то гибель: