Муха с татухой

— Девчонки ничего не знают! — воскликнул Епифан. — Отпусти их! Я же использовал их вслепую! Глафира должна была выманить из дома мужчину, хозяина, отправить его в Мустанг, куда подальше и подольше.

— А почему именно в этот Мустанг?

— Более далекого и глухого места на планете мне припомнить не удалось, — буркнул Епифан.

— А Глафира, выходит, ничего про то, на кого работает, толкового не знала? Напрасно я в ее салоне шмон устраивал да в квартире целую ночь девку поджидал? Не нужно было ее и трогать, так выходит?

— Глафиру, по моей просьбе, посетил Пахан, велел ей отправить хозяина дома подальше. Она только это одно и знала. А Софью я и вовсе к себе подманил, чтобы через нее в доверие к клиентам Глафиры войти. Знал, что родственницы хозяина дома к ней, в конце концов, придут, о судьбе своего уехавшего сына, мужа или брата спрашивать станут. Решил, что могу под видом медиума к ним в дом приехать, что в итоге и произошло. Отпусти, девок, Шершень! Не знают они ничего!

— Не могу, — почти печально произнес Шершень. — Они многое видели. Такое уж у меня правило, свидетелей не оставлять. А проку мне сейчас от девочек нет. Хотя они обе и хорошенькие. Я бы с ними поразвлекся, кабы помоложе был. А сейчас мне девочки уже без особого интереса. Сейчас у меня другой интерес. Прав ты, Скунс, стареем мы оба. Все больше уюта хочется, комфорта, и чтобы вокруг все на цырлах бегали и каждый каприз спешили исполнить. На зоне у меня все это было, а тут потруднее. Тут без денег люди суетиться не хотят.

— Это да, — поддакнул ему Епифан.

— Вот ты мне одно ответь, Скунс, как тебе удалось добиться от тех троих твоих ребят такой преданности? Как я их ни расспрашивал, а я умею очень хорошо выпытывать у людей правду, они мне про тебя так и не раскололись. Как ты добился, что они молчали про тебя до последнего?

— Они ничего про меня не знали.

— Да, они тоже мне так говорили. Выходит, не врали, да?

Епифан помотал головой. Вид у него был потрясенный и подавленный одновременно. Все же он был не таким уж закоренелым злодеем, и новость о том, что по его милости три человека погибли страшной и мучительной смертью, а две молодые девушки тоже скоро погибнут, вызывала в нем раскаяние. Но затем Епифан взглянул на пластины, которые все еще держал в руках, и снова приободрился. Ценность двух этих вещиц с лихвой окупала жизни каких-то там нескольких человек.

Шершень снова заговорил:

— Когда трое твоих ребят стали на участке шуровать и мои старые тайники один за другим вскрывать, да Муху со Шмелем утилизировать, я маленько на них осерчал. Думал, это они Муху и Шмеля прикончили. А они, выходит, по твоей указке действовали. Муху и Шмеля ты сам укокошил, а тех троих прислал, чтобы они трупы утилизировали. Так? Сам возиться не пожелал, им это дело поручил?

— Они искали вот эти камни. Камни мои! За ними я своих ребят и посылал.

— А по пути велел им избавиться от двух трупов, которые найдут. Или про трупы ты им ничего не говорил?

Епифан молчал.

И Шершень хмыкнул:

— А! Я все понял. Ты же у нас мастак, людей втемную использовать. Ты и этих троих использовал. Ты один знал, где лежат тела Мухи и Шмеля. Ты же сам покойничков в эти укромные уголки и определил. И туда же ты тех троих своих помощничков и направлял. Якобы в поисках сокровища, а на самом деле, чтобы они нашли тела и что-нибудь с ними сделали.

— Они мастаки на такого рода дела. Им не впервой. Значит, ты за ними следил?

— А что еще мне оставалось? Они мне мешали, копошились каждую ночь на моем участке. Днем хозяйка туда-сюда шныряла, подруги, родственники, постоянно днем в доме было полно народу. Не подступиться. И ночью не лучше. Твои помощники мои захоронки искали. Конечно, я был против этого. Но что я мог? Их было трое, а я, по твоей милости, остался один. Что мне оставалось? Лишь следить за ними. Я решил, пусть они ищут. Пусть даже похоронят или спрячут Муху и Шершня, в мои планы тоже не входило, чтобы полиция нашла их тела. Там мигом связали бы их смерти со мной. А мне этого было не надо.

— И ты не боялся, что пропустишь момент, когда мои ребята найдут камни?

— Камни эти большие, незаметно их не унесешь. Я же помнил, какие они, сам их закапывал. Днем твои ребята сюда бы сунуться не осмелились, оставалась ночь. А ночью я был тут как тут. В общем, мы с тобой квиты. Ты забрал у меня двоих, я забрал у тебя троих. Сейчас для ровного счета возьму вот эти пластинки, и будем считать, что мы с тобой в расчете.

— Как? — ахнул Епифан. — Обе?!

В его последнем слове слышалось все. И возмущение наглостью Шершня, но было и смирение, что одну из золотых пластин ему придется все же отдать. Да, потерю одной пластины Епифан бы еще как-нибудь перенес. Но расстаться сразу с двумя, он был не согласен.

— Они мои! — завопил он, даже не озаботившись тем, что его вопль могут услышать. — Это наследство моего брата!