Муха в розовом алмазе

"А каков ты сам? – задумался я о себе, не преуспев в своей попытке. – Прежний или другой?" И ответил без сомнений: "Прежний, прежний, ничего в тебе за последние тридцать лет не изменилось. Знаешь чуть больше, в том числе и людей, а что толку? Бояться-опасаться их стал, вот и все... Ну ладно, хватит философии. В живых должен остаться только один, и я постараюсь выиграть... Выиграть, хоть победа в этой схватке не самый лучший вариант исхода и все потому, что до завтрашнего утра победитель должен провести еще две схватки, в лучшем случае две... И это мой жребий – ведь ты, Валерка, никак не сможешь выиграть этот поединок, не сможешь, будь ты даже вооружен..."

* * *

Победа, как я и ожидал, осталась за мной – Валерий не смог не улететь в стометровый обрыв.

Возвращался я в свою канаву в расстроенных чувствах. Воображение подсовывало мне одну душещипательную картинку за другой:

Вот, – представлял я воочию, – мой побежденный сумасшедший друг Валера Веретенников лежит под обрывом. У него переломаны все кости, невообразимая боль грызет хорошо его отбитое мясо, а он лежит и умиротворенными глазами рвется в неимоверно голубое небо, рвется туда, где Бог, где справедливость, любовь и покой...

Глаза у меня намокли.

Или, вот, – продолжал я воображать, – мой бедный сумасшедший друг Валерка Веретенников лежит на холодных камнях под обрывом. Он уже почти совсем умер, только какая-то очень тоненькая ниточка соединяет его с жизнью. А там, где он уже почти весь, ничего нет – ни черного неба, ни Бога, ни смерти, ничего нет.

Я смог выжать слезу.

Или вот... – в очередной раз напряг я свою фантазию, но ничего кроме голодных ворон, галок и коршунов, с жаром митингующих над телом Валеры, не увидел.

"Похоронить было нужно, – подумал я, спускаясь в канаву, уже принимавшую меня как родной дом. – Хотя как я бы это сделал? Шаг в сторону под прицелом двух снайперских винтовок? Увольте!"

* * *

Баклажан с Али-Бабаем видели (каждый со своего наблюдательного пункта), как индифферентно Веретенников с Черновым боролись за свои жизни. Но концовка им понравилась, даже очень – противники понемногу разъярились, и последние несколько минут схватка была весьма и весьма зрелищной. Али-Бабай следил за ней с единственной целью не допустить бегства одного или обоих соперников с поля брани. А Баклажан держал палец на спусковом крючке по другой причине – в его планы не входила гибель Чернова от чьих-либо рук, кроме, конечно, его рук.

Прослушав предсмертный крик Веретенникова, Баклажан понаблюдал за Черновым, возвращающимся в свою канаву. То, что сбежала Синичкина, его волновало мало – вреда от нее для Хрупкой Вечности не могло быть никакого. И то, что она унесла алмазы, его тоже особо не тревожило – перед тем, как подняться на поверхность, он нашел в устье восстающего мешочек с четырьмя розовыми камнями – тот, который Кучкин выронил во время пленения его Синичкиной. Так что замена алмазу, украденному Сомом Никитиным, была. Но полумеры никогда не устраивали Баклажана. Ему нужен был алмаз с мухой. Все здешние алмазы оказались без начинки, и поэтому он решил во что бы то ни стало вернуть "Хрупкой Вечности" украденный. А сделать это можно было лишь добравшись до Чернова.

"Так, – думал он, наблюдая, как Чернов спускается в свою канаву, – следующим твоим соперником будет Али-Бабай, а я займусь его женщиной с кинематографическим именем. Глядишь, к вечеру и закончим...

Он уже собирался идти к берлоге Али-Бабая, как за скалами, в саю Скальном, раздался многоголосый собачий лай, а потом и пистолетные выстрелы.

"Сучка на волкодавов нарвалась! – обрадовался Баклажан. – Но что она в этом ущелье потеряла? Ведь тропа к автодорогам проходит совсем в другом месте?"

* * *

Убегая от Баклажана Синичкина просто-напросто подвернула ногу. Также, как и Баклажан, но только правую. Голеностопный сустав моментально опух и на любое движение реагировал острой болью. И она решила отсидеться где-нибудь в укромном месте, тем более, сай Скальный ими изобиловал.

Кое-как поднявшись метров на двадцать по весьма крутому ущелью, Синичкина нашла в основании скалы, возвышающейся над ручьем, небольшую нишу, напоминавшую берлогу, и решила в ней отсидеться до утра. На всякий случай закопав мешочек с алмазами в нанесенную под скалу почву, Синичкина достала из внутреннего кармана куртки коробочку с мазью и принялась втирать ее в больную ногу. И случилось непредвиденное: запах мази, содержащей экстракт кошачьего жира, услышали рыскавшие неподалеку кишлачные волкодавы. Ничего бы они ей не сделали (эти умные животные хорошо различали запах ненавистного им огнестрельного оружия), только облаяли бы до хрипоты и, удовлетворившись исполнением долга, отбыли бы в свое собачье расположение. Но Синичкина испугалась, точнее, ее женская ипостась испугалась: очень уж крупным и свирепым на вид оказался вожак, испугалась, да и представила воочию, как ночью этот разъяренный теленок бросается на нее, вон, из-за того камня. Представила, испугалась и начала стрелять.