Муха в розовом алмазе

Что мне было делать? Не калечить же женщину? Да и как это сделать, если глаза залиты кровью? Пришлось бежать к Скальному с этой разъярившейся тигрицей за спиной! Выскочив к нему, я увидел, как Баклажан топит Синичкину в ручье, и тут же ухнул на землю ничком. Не от переживаний за некогда любимого человека, а оттого, что Мухтар, ухитрившись поднять лежавший на скалке увесистый камень, огрела меня по голове. Как раз по тому самому месту, которое менее успешно повредила пулей ее коллега по полигамному браку.

Очнулся я уже в берлоге Али-Бабая, перевязанный и, конечно, скрученный по рукам и ногам. Напротив, впритирку с Мухтар, сидел безухий Иннокентий Александрович и по-отечески самодовольно смотрел на меня. Смотрел, как я возвращаюсь из сладостного небытия на бренную землю.

"О, господи, вот судьба! - думал я, рассматривая девушку, нанесшую мне менее тяжкие повреждения. - В этой маленькой берлоге всего за сутки я лежал в беспамятстве дважды! И еще не вечер!

- Что уставился? - спросила Мухтар на чистейшем русском языке.

- Да вот никак не пойму, зачем ты на меня набросилась...

- Ты убил моего мужа.

- А... Твоего мужа убил... Значит, по-твоему, он стоил моей головы?

- Может, он и не стоил твоей головы, но он был моим мужем...

Баклажану, видимо, надоело слушать наши прения и он воспользовался возникшей паузой:

- Хватит молю катать, - сказал он. - Нас осталось трое. Это много для дела. Но, я думаю, за полчаса мы сократим нашу численность на целую единицу. С тем, чтобы остались двое.

- С женщиной я драться не буду, - категорически отказался я.

- Не будешь? - удивился мой оппонент, механически потрогав место, откуда когда-то росло правое ухо.

- Не буду...

- Ты, Черный, наверное, забыл...

- Что забыл?

- Что если бы она не оседлала тебя и не вырубила, то я бы сейчас, скорее всего, на небесах с архангелами беседовал...

- С женщиной не буду. Я их боюсь. Тем более эту фурию.

- А тебе никто и не предлагает, - осклабился Баклажан. - Я так просто спрашивал. Она - моя по праву.

- И что ты с ней собираешься делать?

- Делать? Почему делать? У нас дуэль будет.

- С женщиной?

- В живых должен остаться только один. Все, как в "Горце".

- Замечательно! А на чем ты собираешься с женщиной драться?

- Ни на чем. Я собираюсь ходить с ней по минному полю Али-Бабая. С завязанными глазами, - сказал Баклажан и смотрел на меня в ожидании восклицательных междометий.

Я разжевал услышанное десять раз на одной стороне, десять раз на другой, но оно все равно не глоталось.

- Не слишком эксцентрично для здорового человека? - наконец, поинтересовался я, полным сочувствия голосом. - Ты с Веретенниковым давеча случайно не целовался?

- Случайно нет, - сосредоточился Баклажан. - А что?

- Да он с ума скатился. Такое недавно нам тут порол. Про использование кучевых облаков в сталелитейном производстве. Вот я и подумал, может, заразил он тебя чем...

- Нет, я совершенно здоров, чему сам удивляюсь. Я ведь раза три сознание терял, когда от вас в конце первого штрека прятался. От потери крови и удушья. А что касается нашей с Мухтар дуэли... Ну, ты сам посуди, что я мог еще придумать? Драться на кулаках или заточках? Не солидно. Представляю, как рожа твоя скривилась бы. Стреляться у барьера? Пошло. Просто пристрелить, как ты Али-Бабая? Совесть не позволяет. А по минам ходить - это самый раз, шансы одинаковы.

- Значит, первой по полю пойдет Мухтар. И ей оторвет ноги...

- Нет, мы бросим жребий. И идти первому выпадет мне.

Я задумался и вот о чем. Баклажан так уверенно сказал "И идти первому выпадет мне", что я тотчас ему поверил. И не из-за той непоколебимой уверенности, с которой он это выразил, а из-за того, что неожиданно вспомнил недавнее гадание Синичкиной. Она же, эта странная Синичкина, за несколько часов до своей смерти поведала мне, что будет похоронена на берегу ручья. Правда, судя по всему, она имела в виду ручей, орошавший Шахмансай, а не Скальный, но это детали. Если мое предположение верно, то алмазы или несколько алмазов могут настроить человека на что-то особенное, например на осознание каких-то черт его будущего. Настроить, помочь догадаться. Синичкиной для настроя нужно было ощущать себя бесправной рабыней, маленьким, ничего не значащим существом, ее надо было избивать, избивать, чтобы она... чтобы она от боли... да, да, чтобы она от боли смогла забыть о своем неверии в возможность проникновения в будущее?

Наверное, так. Мы не умеем читать мыслей только из-за того, что не верим в эту возможность, мы умираем только из-за того, что сомневаемся в существовании потустороннего мира, сомневаемся в существовании Бога. Сомнения все забивают, все забивают звериные чувства, владеющие нами жадность, животные страсти, гордыня. И более всего глупость - окостенение мозга, ожирение нейронов, оскудение человеческих чувств. А что, если сканировать мысли ближних, проникать в будущее, объять собою всю природу можно лишь преодолев свою животную сущность? Лишь освободив голову от простых, но очень сильных и все забивающих желаний "Хочу жрать сладко"! "Хочу трахаться"! "Хочу быть выше всех!"