Мухи

Летѣвшая близко къ листу муха только на мгновеніе коснулась его лапкой и сейчасъ же прилипла къ нему; она хотѣла улетѣть, уперлась передними лапками и клейкая бумага еще сильнѣе захватила ее. Муха чудовищно вытянулась и громко-жалобно зажужжала.

— Слышишь: стонетъ, — прошепталъ Печниковъ, точно боялся спугнуть кого-то.

Въ это время къ ней подлетѣла вторая муха и, едва присѣвъ на листъ — уже вся была въ его власти. Она забилась крылышками, но черезъ нѣсколько секундъ одно изъ нихъ было приковано къ листу, и она легла на бокъ, съ вытянутыми лапками. Тогда первая муха уперлась въ нее своей плоской головкой, съ невѣроятными усиліями освободила свои переднія лапки и вскочила ими на умирающую подругу, силясь вытянуть и заднія лапки.

— Нѣтъ, братъ, шалишь! Ужъ не высвободишься! — приговаривалъ Печниковъ.

Муха опять жалобно застонала, приподнимаясь на переднихъ лапкахъ и вдругъ становясь непомѣрно длинною.

— Не любишь? — сказалъ Печниковъ.

— Брось! — съ омерзѣніемъ проговорилъ Иванъ Петровичъ. — Брось!..

— Да смотри, еще, еще прилѣпилась… Черезъ полчаса весь листъ черный будетъ!

И онъ захохоталъ.

— Знаешь, я иногда люблю посмотрѣть на эту борьбу… Поучительно!.. Смотри, какъ вязнутъ и гибнутъ… А мы-то?! Вѣдь вся разница въ томъ: кто въ чемъ и какъ увязнетъ: одинъ въ страсти, другой въ честолюбіи, третій въ погонѣ за пропитаніемъ. И бьется, и мучается, а конецъ у всѣхъ одинъ — мушиный! Смотри: эти двѣ какъ беззаботно летаютъ! Смотри! Помнишь: мы съ тобой студентами? Крылья развязаны, казалось: лети, куда хочешь, хочешь — въ поднебесье, хочешь — къ цвѣтамъ… Смотри, смотри — прикоснулись къ листу: готово! Теперь онѣ въ его власти: кричи, борись, неистовствуй — одинъ конецъ! „Не томись, дядя, опущайся на дно!“ — мудрый совѣтъ тонущему… Я, братъ, и не томлюсь уже… А ты все еще вытягиваешься на лапкахъ, вонъ какъ эта, видишь: уперлась головой въ клей… Ну, тутъ ей и погибнуть.

Иванъ Петровичъ перегнулся черезъ столъ и пристально разсматривалъ мухъ. Большая часть лежала уже на боку со странно побѣлѣвшими и вздутыми животами, другія еще боролись. И вдругъ ему, дѣйствительно, показалось, что та, которая уперлась головой въ клей и старалась вытащить лапки — онъ; другая — недалеко отъ него, черненькая, живая, была похожа на его жену, маленькую брюнетку съ громадными глазами. Она вся билась и трепетала, увязнувъ всѣми лапками въ блестящемъ слоѣ, покрывающемъ листокъ. Иванъ Петровичъ не могъ оторвать глазъ отъ нея и ему показалось, что она съ ужасомъ взглянула на него и упала на бокъ. Надъ нею летали двѣ маленькія мушки, съ прозрачными свѣтлыми крылышками; онѣ не знали, какъ помочь черненькой, и жалобно жужжали надъ ней. Иванъ Петровичъ нервно отогналъ ихъ и вскочилъ съ мѣста.

* * *

Кривой тарантасъ опять тихо ползъ по проселку. Свѣтало. Все было сѣро кругомъ: и земля, и небо, и воздухъ… Иванъ Петровичъ, мѣрно покачиваясь, дремалъ, прижавшись въ уголокъ тарантаса. Пьяный голосъ Печникова жужжалъ въ его ушахъ то громко, то жалобно визгливо. Въ головѣ шумѣло, на сердцѣ было безпокойно, и Иванъ Петровичъ съ испугомъ открывалъ глаза и озирался кругомъ. Сѣрый воздухъ окутывалъ все мягкой сѣрой дымкой. Поля, луга, лѣса — все сливалось въ одной сѣрой мглѣ. Она уходила высоко, высоко къ бѣлой чуть замѣтной звѣздочкѣ. Иванъ Петровичъ закинулъ голову и сталъ смотрѣть на нее. Онъ смотрѣлъ долго, долго, не отрывая глазъ, и вдругъ ему показалось, что она приблизилась къ нему, или онъ поднялся до нея. Все вокругъ было освѣщено серебряно-бѣлымъ свѣтомъ, и самъ онъ точно качался на мягкомъ серебристомъ туманѣ.

Онъ взглянулъ внизъ и у него духъ заняло: прямо подъ нимъ несся и кружился громадный шаръ неописуемой красоты: весь золотой, усыпанный изумрудами, сапфирами, жемчугомъ. Все на немъ сверкало, переливалось и радостно сіяло въ торжествующемъ солнечномъ блескѣ.

— Что это такое? Неужели земля? — вскрикнулъ Иванъ Петровичъ и сдѣлалъ страшное усиліе, чтобы увидѣть, разсмотрѣть.

Шаръ точно приближался къ нему и съ каждой секундой дѣлался все больше и больше.

Ивану Петровичу казалось, что онъ видитъ уже не изумруды и сапфиры, а зеленые луга съ милліардами разноцвѣтныхъ точекъ, причудливые лѣса всѣхъ оттѣнковъ, лазоревыя волны морей и океановъ…

— Неужели эта красота — земля? — спросилъ онъ себя, благоговѣйно вглядываясь въ чудесный шаръ. И вдругъ ему показалось, что снѣжныя шапки фіолетовыхъ горъ, искристыя, какъ брилліанты, поднялись совсѣмъ до него и обдали его своимъ чистымъ, свѣжимъ запахомъ.

И онъ сразу увидѣлъ все: и синія волны съ сѣдыми гребешками, и горныя, прозрачныя рѣчки съ пѣнистыми уступами, и бурные водопады, и цвѣтущіе зеленые луга, и густые тѣнистые лѣса съ милліардами восковыхъ чашечекъ ландышей, и причудливые сады, усыпанные алыми и желтыми розами…

— Неужели это земля? — опять спросилъ онъ и вдругъ чуть не вскрикнулъ отъ радости. Передъ нимъ мелькнулъ желтый обрывъ надъ родной рѣкой, громадный дубъ, полуразрушенная скамейка… Тутъ онъ въ первый разъ поцѣловалъ ее, свою жену, шепча ей слова любви…