Мулан

– Ты герой волны. – тихий голос Ли нарушил тишину. – Разве мало ты принёс в жертву...

Джоу не дал ей закончить. Он знал, что она скажет.

– Ты говоришь, что наша семья должна пойти против воли императора?

Слова слетели с губ Мулан прежде, чем она сумела их остановить:

– Но ты не можешь воевать, ты едва...

Джоу ударил по столу кулаком, и она осеклась, не договорив. Его лицо исказилось гневом. Жена и дочери испуганно смотрели на главу семьи. Джоу всегда гордился умением сдерживать себя, всегда сохраняя спокойствие. Тем более пугающей была эта не свойственная ему вспышка ярости.

– Я – отец! – в небольшой комнате его голос прозвучал, как раскат грома. – Мой долг принести честь семье на поле боя. Ты – дочь. – Он замолчал, пристально глядя Мулан прямо в лицо. – Знай своё место! – тяжело поднявшись, Джоу вышел из комнаты, подволакивая ногу.

Мулан осталась сидеть за столом, низко опустив голову. Слова отца ожгли её. И не только своей суровостью, но и сокрытым в них посылом. Отец всегда и во всём поддерживал её. Он вселял в неё уверенность и позволял быть собой. Даже когда ей приходилось скрывать свою горячность и порывистость, она чувствовала отцовскую любовь и поддержку. Мулан всегда чувствовала, что отец знает, как хочется ей чего-то большего... достичь чего-то большего.

Но она ошибалась.

А хуже всего то, что из-за своей упрямой гордости он отправится на верную смерть.

Словно слыша, о чём думает дочь, Ли встала и подошла к Мулан. Она взяла её за руку, а затем и Сиу.

- Мы должны быть сильными, – сказала она. И замолчала. Глаза её вдруг наполнились слезами, а руки задрожали. Она не могла следовать собственному совету. – На этот раз он не вернётся домой, – сказала она, не скрывая слёз. Она бессильно ссутулилась и осела на пол, не сдержав чувств.

Мулан перевела взгляд с удручённой матери на расстроенную сестру. Обе неприкрыто плакали. Матушка права. Если отец отправится воевать, он наверняка погибнет. Если отец погибнет, у них ничего не останется. А поскольку Мулан собственноручно упустила свой единственный шанс выйти замуж, не будет у неё мужа и никто не поможет их семье в случае смерти Джоу.

Это было совершенно ясно. Если Джоу пойдет на войну, ни один из них не переживёт её.

* * *

Дом затих. Рыдания матери стихли, сестрёнка провалилась в беспокойный сон, и слёзы высохли на её щеках. Мулан на цыпочках пересекла центральную комнату и подошла к большому шкафу, который стоял в углу. Этот резной шкаф был единственным ценным предметом во всём доме. Когда Мулан была младше, ей настрого воспрещалось даже приближаться к нему, и, став молодой женщиной, она не изжила этой привычки.

До сегодняшней ночи.

Мулан глубоко вздохнула. Замысел сложился, когда она лежала в своей кровати, он выкристаллизовался из слов отца, неотступно преследовавших все её мысли. «Знай своё место!» – сказал отец. Где её место, было очевидно, по крайней мере для него. Её место – дома, в заботах о муже, которого у неё, вероятно, никогда не будет. Но что, если её место не там? Вот если бы она родилась мальчиком... Тогда её место было бы в рядах армии, сражающейся с захватчиками. И замысел расцвёл. А почему она не может сражаться? Кто может ей помешать? Ей нужны доспехи, оружие и лошадь. Однако лошадь у неё есть, значит, депо за доспехами и оружием.

И вот она стояла у семейного шкафа.

Мулан медленно отворила дверцы шкафа. Они скрипнули, и Мулан застыла. Когда в спальне не разгорелась свеча и не зазвучали голоса, Мулан тихонько выдохнула. И раскрыла дверцы настежь.

Внутри лежали отцовские доспехи и меч. Облачённый в эти доспехи и вооружённый этим мечом, он сражался в битве, отгремевшей давным-давно. Однако они казались совершенно новыми. Отец тщательно чистил их по меньшей мере раз в неделю. Глаза Мулан впились в меч. В свете фонаря, который она поставила на пол, металл словно полыхал потусторонним пламенем.

Мулан сняла меч с подставки. Под его неожиданной тяжестью её руки повело вниз, и, чтобы не упасть, ей пришлось переступить с ноги на ногу. Какое-то время она стояла без движения, привыкая к весу металла в руке. В те редкие дни, когда нога не беспокоила его, отец уходил с мечом во двор и тренировался. Его движения были такими плавными, что Мулан бездумно полагала, что меч лёгкий, как перышко. Но в её неловкой руке он был тяжёлым. Она попыталась поднять его перед собой, и её глаза выхватили три слова, выгравированные на клинке. Прищурившись, она прочла: верность, отвага, честность.

Луна выплыла из-за облаков, затопив комнату белёсым светом. И Мулан увидела на поверхности клинка собственное отражение. Она немного повернула меч сначала в одну сторону, затем в другую, и отражённые черты исказились. Щёки сделались суше, глаза шире, губы тоньше. Она походила и не походила на саму себя.

И тогда намёк на замысел начал обретать форму. Разве не может она быть одновременно и собой, и кем-то ещё? Разве не может она занять место отца? Всё, что ей нужно, – перед ней. Она может стать солдатом. Она опустила руки и меч, а в глазах её блеснула стальная решимость.