Мулей

Я пулей вылетела из кабинета психогейра, забыв Финч Хаттона, схватила такси и примчалась домой, но я и здесь чувствую себя в опасности, боюсь, что психогейр предпримет, как он выражается, меры и меня упекут в какую-нибудь клинику, даже думать об этом страшно, мало мне всего, еще и свободы лишиться, маяться под замком, нет уж. Жить в своем собственном ритме, ходить куда захочется, прислушиваться к себе, потихоньку во всем разбираться — только это может мне помочь, я это чувствую, но психогейр не хочет в это вникать, тем более после того, как я его в прошлый раз надула. Он считает, что меня нужно защищать от меня же самой, и в этом он наверно прав, но я все равно хочу, чтобы выбор оставался целиком и полностью за мной. Если я останусь жить, то потому, что всем своим существом почувствую правильность такого выбора, а не потому, что кто-то помешал мне умереть. В такси я думала, что покончу со всем, как только доберусь до дому, что главное — опередить психогейра, но дома я рухнула на диван, совершенно опустошенная, лежала, уставившись в потолок, пока не затрезвонил телефон, это был психогейр, он заставил меня пообещать, что, даже если я что-то решила, я не сделаю этого сегодня, он дал мне адрес в интернете, я заглянула туда вечером, там пишут, что желание покончить с собой возникает из-за того, что боль, которую человек испытывает, в разы превосходит душевные ресурсы человека, его угнетает, что их не хватает, чтобы с болью справиться, и что большинство покушающихся на самоубийство ищут избавления от боли и облегчения, но облегчение — это чувство, говорят они, а покончивший с собой ничего не чувствует, в том числе и облегчения, и я вижу правоту их слов, но я все равно не хочу в психушку, а чувствую, что все этим и кончится, если я останусь дома, сюда заявится психогейр с белыми халатами и перевозкой, и меня отвезут в больницу, где повсюду замки и двери, и начнут качать меня лекарствами, и все станет еще хуже, так что единственный выход для меня — исчезнуть.

20 февраля

Я сбежала. Покидала в папин командировочный портплед mpЗ-плеер, паспорт, тампоны, кредитку, трусы, еще кое-какую мелочовку и велела Кшиштофу отвезти меня в аэропорт «Гардемоен» на папином «БМВ», которым теперь, кстати говоря, владеет Кшиштоф, но ночью самолеты, оказывается, не летают, и мне разрешили поспать в кресле в зале вылета, я сижу в самом дальнем углу, сюда приходит лифт с перрона авиаэкспресса, но пока здесь больше никого нет, только изредка появляется уборщик, но рядом с кафе работает телевизор, недавно повторяли забеги мужчин-конькобежцев в шорт-треке на тысячу и полторы тысячи метров, и очень симпатичный кореец Ан Хьюн-Су выиграл оба. У него своя манера — на первых кругах он держится сзади и кажется совершенно не опасным, а потом, когда остается один или два круга, обходит всех по внешней дорожке. Не давая противникам ни единого шанса. Круто. Меня проняло до самого нутра. Я очень возбудилась. Валяться вот так в аэропорту мне нравится. Что-то в них есть, в аэропортах. После гибели мамы, папы и Тома я не летала, я дала себе слово, что никогда больше не поднимусь по трапу, но теперь я вижу, что зареклась я зря. Наоборот, меня тянет в полет. Даже просто пребывание на аэродроме дает ощущение свободы. Отсюда я могу отправиться куда захочу. Куда я хочу, я не знаю. Но меня тянет прочь от земли. В воздух. Мне кажется, что там я почувствую себя дома. Главное — прочь от земли.

21 февраля

Какое же это счастье — подняться в воздух. В одну секунду все полностью меняется. Словно бы вся прошлая жизнь остается на летном поле. Тут наверху другие правила игры и новые возможности. И как это я не подумала об этом раньше! Вот он выход — летать. Здесь наверху я рядом с папой, мамой и Томом. Я ни жива ни мертва, а так, серединка-наполовинку, и если мы упадем, то и ладно.

Мы взлетали в сторону юга, я сидела у окна и смотрела на город и фьорд. Увидев наш дом и ХГ, сообразила, что я никому не сказала, что уезжаю, и встревожилась, но через секунду подумала: черт возьми, ну и пусть теперь ищут, пусть Констанция помучается: не она ли что-то такое сделала или сказала, из-за чего я сбежала, пусть терзается раскаянием, поглаживая своего вороного коняшку, ужасно раскормленного, я наверно еще не писала об этом, но он жирный, как божье наказание.

Я лечу в Копенгаген. В аэропорт «Каструп». В сам город мне ехать не хочется. Поброжу по аэропорту, может, съем сосиску, осмотрю магазины, а потом — дальше куда-нибудь.