Мультиверсум

– А я думаю, ты что-то от меня скрываешь. Черт возьми, Алекс, ты лучший, но мы не можем рисковать! Если то, что случилось сегодня, повторится во время финала…

– В таком случае отстраните меня, и тогда мы вообще не дойдем до финала.

Алекс сбежал по лестнице и наконец-то оказался на улице. Пока он, подняв воротник куртки, чтобы защититься от колкого миланского ветра, шел по виале Порпора, в его голове бродили разные неприятные мысли.

Погруженный в размышления, он в конце концов добрался до дома. Нет, конечно, он никогда по своей воле не пропустил бы последний этап финального сезона. Он был лучшим бомбардиром турнира, капитаном и всегда выкладывался на полную катушку. Но если тренер решил выгнать его из команды, то спорить бесполезно.

Алекс поднялся на второй этаж, где встретил соседку из квартиры напротив. В ответ на ее приветствие он лишь кивнул, дежурно улыбнувшись.

– Достало меня все это, – пробурчал он, поворачивая ключ в замочной скважине бронированной двери.

Квартира, как обычно, встретила его тишиной. В этот час родители были на работе. И, как обычно, на комоде у входной двери Алекса ждало очередное послание от мамы: «Пирог возле микроволновки. Умоляю, сделай уроки! Целую, мама». Алекс прошел мимо, даже не взглянув на записку.

Оказавшись у себя в комнате, он бросил рюкзак, снял куртку и сел на кровать. Хорошо, подумал он, что при падении не разбил голову. Почувствовав приближение приступа, он в последний момент успел опуститься на колени, чтобы не грохнуться на пол с высоты роста. Эта маленькая хитрость не решала проблему, но хотя бы давала шанс сохранить голову.

Алекс лег на спину, закинул руки за голову и закрыл глаза.

Во время первых приступов он погружался в гнетущий смутный шум и только позже научился распознавать в этом хаосе отдельные звуки. Самый приятный напоминал грохот волн, разбивающихся о скалы. Другие были похожи на колокольный звон или на непрерывный отвратительный гул.

Так продолжалось весь первый год, Алексу тогда было двенадцать. Потом кое-что изменилось: во время обмороков в его сознании стали возникать образы – беспорядочные, они наслаивались друг на друга, и казалось невозможным соотнести их с реальными явлениями. Образы не имели никакого отношения ни к его настоящей жизни, ни к далеким воспоминаниям. В одном из своих самых ясных и повторяющихся видений Алекс лежал на кровати в комнате с белыми стенами и какой-то неправдоподобной, расплывчатой обстановкой. Он четко видел только распятие на противоположной стене, вазу с цветами на столике справа и окно, закрытое жалюзи. Алекс пробовал шевелить руками, но они, казалось, были чем-то связаны. Это видение было, без сомнения, самым страшным его кошмаром. В какой-то момент комнату заливала тьма, и пространство наполнялось стонами: незнакомые голоса, звуки бесконечного страдания…

Другим видением, которое в первые годы часто сопровождало приступы, была рука – маленькая и пухлая ладошка. Алекс сжимал ее и пытался притянуть к себе, но ничего не получалось. Приходилось довольствоваться легким прикосновением. Он видел лишь очертания руки, ее контуры расплывались. Стоило ему сфокусировать на ней взгляд, как она тут же рассеивалась, ускользала, словно песок сквозь пальцы.

Среди многих образов, которые мелькали у него в голове в те первые четыре года приступов, ему хорошо запомнился пляж, где иногда вдалеке он видел девочку, всегда одну и ту же.

В последний год образ девочки дополнился новыми деталями. Разглядеть лицо по-прежнему мешала туманная пелена, но зато теперь довольно четко были видны ее глаза, такие темные и пронзительные, что сразу запомнились Алексу. Поначалу они снились ему каждую ночь. Трудно сказать, сколько раз он встречался взглядом с девочкой, но это видение продолжалось месяц подряд.

Потом зазвучали голоса.

Обморокам всегда предшествовала дрожь, пробегающая по спине, и оцепенение рук и ног. Но однажды Алекс услышал голос, который пытался пробиться сквозь привычный хаос шумов и криков. Это был молодой женский голос, но Алекс не разобрал слов. Потом Алекс начал записывать в дневник то, что, казалось, он разобрал. Первое слово – «помогите». Он пытался крикнуть что-то в ответ, но не мог произнести ни звука. Как рассказывали потом родители, он что-то бормотал, пока лежал в обмороке. Вроде бы вопросы «Ты кто?» или «Ты где?».

Алекс решил никому, даже маме с папой, не рассказывать о том, что видел и испытывал во время приступов. Почему – он не смог бы объяснить. Просто чувствовал, что эти переживания нужно защитить, сохранить в тайне от всех.