Мумия, или Рамзес Проклятый

И тем не менее Джулия беспокоилась – ведь столько людей приходят сюда посмотреть на вещицы.

– Учтите, тут, скорее всего, яды, – предупредила Джулия свою бессменную горничную Риту и дворецкого Оскара. Этого хватило, чтобы они держались подальше от египетского зала.

– Он покойник, мисс, – сказала Рита. – Мертвец. Какая разница, что это египетский царь! Мне кажется, мертвецы не должны находиться рядом с людьми.

Джулия засмеялась:

– В Британском музее полно мертвецов, Рита.

Если бы только мертвые могли оживать! Если бы к ней мог явиться призрак отца! Вот было бы чудо! Снова побыть с ним, поговорить, услышать его голос. «Что случилось, отец? Ты очень страдал? Испугался ли ты хоть на минуту?»

Что это ей пришло в голову – визит призрака?! Такого не бывает. И это ужасно. Мы проходим путь земных страданий от колыбели до могилы – и все на этом кончается. Прелесть сверхъестественных чудес существует только в сказках и стихах, да еще в пьесах Шекспира.

Зачем же медлить? Пришло время долгожданного одиночества в окружении отцовских сокровищ. Теперь можно прочитать его последние слова.

Она нашла страницу, датированную днем открытия. И после первых же слов глаза ее наполнились слезами.

«Должен записать все для Джулии, описать все подробности. В иероглифах на двери нет ни одной ошибки: должно быть, тот, кто писал их, знал, что делает. Хотя греческие письмена относятся к периоду Птолемея, а латынь – более позднего периода, более изощренная. Невероятно, но факт. Самир, как никогда испуган и подозрителен. Нужно поспать хотя бы несколько часов. Собираюсь пойти туда сегодня вечером!»

Затем шел наспех нарисованный чернилами набросок двери в гробницу с тремя фразами на разных языках. Джулия торопливо перевернула страницу.

На моих часах девять вечера. Наконец-то я внутри. Комната больше похожа на библиотеку, чем на усыпальницу. Человек покоится в царском саркофаге возле письменного стола, на котором он оставил тринадцать свитков. Он пишет в основном на латыни, явно в спешке, но довольно аккуратно. Повсюду капли чернил, но текст читается превосходно.

Называйте меня Рамзесом Проклятым. Поскольку именно такое имя я дал себе сам. Когда-то я был Рамзесом Великим, Повелителем Верхнего и Нижнего Египта, Покорителем хеттов, отцом многих сыновей и дочерей. Я правил Египтом шестьдесят четыре года. Еще стоят памятники в мою честь; стелы прославляют мои победы, хотя с тех пор, как меня, смертного младенца, вытащили из материнского чрева, прошло уже тысячелетие.

О, время давно похоронило ту судьбоносную минуту, когда я взял у хеттской жрицы проклятый эликсир. Я не обращал внимания на ее предостережения. Я жаждал бессмертия. И я выпил полную чашу снадобья. Теперь, по прошествии многих столетий, я спрятал снадобье среди ядов моей утраченной Царицы. Она не приняла его от меня, моя обреченная на смерть Клеопатра.

Джулия прекратила читать. Эликсир, спрятанный среди этих ядов? Она поняла, что имел в виду Самир. Газеты ничего не рассказывали об этой маленькой тайне. Очень соблазнительно. Среди ядов спрятано зелье, которое способно подарить вечную жизнь.

– Но кто же мог написать эту фантастическую историю? – прошептала она.

Джулия посмотрела на мраморный бюст Клеопатры. Бессмертие. Почему Клеопатра не стала пить снадобье? «О, похоже, я начинаю верить в эту сказку!» Джулия улыбнулась и перевернула страницу дневника.

Перевод прервался. Отец написал только:

Продолжает описывать, как Клеопатра пробудила его от полного видений сна, как он обучал ее истории Египта, как он любил ее, наблюдал за тем, как она соблазняет римских вождей – одного за другим…

– Да, – прошептала Джулия. – Сначала Юлия Цезаря, потом Марка Антония. Но почему она отказалась от эликсира?

Дальше следовал новый абзац перевода: