Мумия, или Рамзес Проклятый

Жидкость, вот она. Обеими руками он взялся за чашу и выпил. Откуда-то издалека долетал до него безумный смех жрицы, эхом разносясь под сводами огромной пещеры.

Потом он повернулся и вытер губы. Глаза его расширились, дрожь пробежала по всему телу, лицо исказилось, мышцы напружинились, словно он был в своей колеснице во время битвы, поднимая меч и раскрывая рот в крике.

Жрица отступила на шаг. Она увидела, как его волосы зашевелились, словно их взлохматило ветром; седые выпали, а вместо них выросли каштановые; темные глаза посветлели, сменив цвет на сапфировый, – во всех этих поразительных изменениях он убедился позже, когда взглянул на себя в зеркало.

«Ну что, посмотрим? – крикнул он. Сердце бешено колотилось, мускулы дрожали. Каким он стал легким и сильным! Ему казалось, что он может взлететь. – Так как, жрица, я жив или умираю?…»

Очнувшись, он взглянул на лондонскую улицу. Будто бы все это произошло несколько часов назад! Он еще слышал хлопанье крыльев у входа в пещеру. Семьсот лет разделяют ту минуту и ночь, когда он вошел в гробницу, чтобы погрузиться в свой первый долгий сон. И две тысячи лет минуло с тех пор, как его разбудили, чтобы через несколько лет он опять удалился в усыпальницу.

Теперь он в Лондоне. Двадцатый век. Рамзеса опять затрясло. Влажный ветер снова пошевелил перья серого голубя, лежащего посреди мостовой. Царь зашлепал по грязи к мертвой птице, опустился на колени и взял ее в руки. Какое хрупкое существо! Минуту назад полное жизни, а теперь всего лишь жалкая падаль. Хотя белый пушок еще трепещет на теплой узкой грудине.

Как же больно хлещет холодный ветер! Как сжимается сердце при виде этого несчастного мертвого существа!

Держа птицу в правой руке, он вынул из кармана наполовину заполненную эликсиром бутылочку. Большим пальцем откупорил горлышко, опрыскал эликсиром мертвое тельце и влил несколько вязких капель в открытый клюв.

Не прошло и секунды, как голубь вздрогнул и открыл крошечные круглые глазки. Встряхнулся, захлопал крыльями. Рамзес отпустил птицу, и она, взлетев, начала описывать плавные круги высоко в сером небе.

Царь наблюдал за ней, пока она не исчезла из виду. Отныне бессмертная. Обреченная на вечный полет.

И еще одно воспоминание настигло его – тихо и стремительно, как вероломный убийца Мавзолей, мраморные коридоры, колонны и хрупкая фигурка Клеопатры; она бежит за ним, а он уходит – все быстрей и быстрей, подальше от тела Марка Антония, лежащего на позолоченной кушетке.

«Ты можешь вернуть его к жизни! – кричала она. – Ты знаешь, что можешь. Еще не поздно. Рамзес! Дай его нам обоим, Марку Антонию и мне! Рамзес, не отворачивайся от меня!» Ее длинные ногти царапали его руку.

Он в ярости обернулся, схватил ее за плечи и отшвырнул назад. Она упала и разразилась рыданиями. Как слаба она была, как измучена, с этими черными тенями под глазами…

Птица скрылась над крышами Лондона. Взошло солнце, осветив клубящиеся облака странным белесым светом.

Взгляд царя затуманился; сердце бешено колотилось в груди. Он плакал, как беспомощное дитя. О боги, почему же он решил, что уже не способен испытывать боль?

Столетия минули в великой немоте сна, и вот его разбудили. Теперь оцепенение прошло, и его снова поджидает жар любви и горя. Эта минута – всего лишь первый привкус страдания. Что же ждет его в будущем, когда и душа его, и сердце окончательно проснутся? Какие муки и потрясения?

Рамзес посмотрел на бутылочку, зажатую в руке. Его охватил соблазн бросить склянку на мостовую – пусть драгоценные капли оросят эту грязную вонючую улицу. А остальные бутылочки он отнесет куда-нибудь подальше от Лондона, туда, где растет трава, и только полевые цветы станут свидетелями того, как он выльет остатки эликсира на землю.

Но к чему обманывать самого себя? Он знал, как приготовить эликсир! Он запомнил, что было написано на той дощечке. Он не мог уничтожить то, что навеки осталось в его памяти.

Самир вышел из кеба, поднял воротник, защищаясь от лютого ветра, и, засунув руки в карманы, прошел еще пятьдесят ярдов до нужного ему места. Вот этот дом на углу. Он поднялся по каменным ступеням и постучал в дверь.

Женщина в черном шерстяном платье пригласила его войти. Самир молча прошел в тесную комнату, заставленную столами и стеллажами, на которых расположились вещи из Египта. На краю одного из столов лежали папирусные свитки и лупа. В комнате сидели два египтянина. Они читали утренние газеты и курили.

Самир взглянул на папирус. Ничего интересного. Он посмотрел на длинную желтую мумию с неплохо сохранившимися пеленами.

– А, Самир, зря ты пришел, – сказал египтянин по имени Абдель. – Обычная рыночная подделка. Работа Заки, ты его знаешь. Кроме вот этого парня… – Он указал на мумию. – Он настоящий, но не стоит твоего внимания.

И все-таки Самир подошел к мумии поближе.

– Остатки частной коллекции, – сказал Абдель. – Не твоего уровня.

Самир кивнул.

– Я слышал, на рынке появились редкие монеты Клеопатры, – заискивающе произнес Абдель. – Вот бы взглянуть на них хоть краем глаза!