Муос: Чистилище

— Та информация, которую собрали о вас инспектора-психологи, позволяет думать, что вы можете быть искренни в своих высказываниях. Скажу более: ваши знания о диггерах могут быть нам полезны во время войны. Но вы должны определиться раз и навсегда, готовы ли вы воевать с теми, с кем провели несколько лет жизни. Отрицательный ответ будет нами принят без каких-либо последствий для вас: вы закончите учёбу, станете офицером спецназа, возглавите пятёрку, но не будете участвовать в операциях против диггеров. Но если ваше решение об участии в этой войне окажется положительным, малейшая мягкость или полурешительность с вашей стороны будет нами восприниматься как предательство. Я не тороплю вас с ответом. Завтра утром, в это же время, вы мне скажете: «да» или «нет». Всё, разговор закончен.

Офицер резко развернулся и вышел из кабинета, оставив Веру со своими мыслями.

Вера не мучилась сомнениями в том, вступать ли ей в войну с диггерами. Да, она провела некоторое время в бригадах, они её многому научили. Но никто, даже Антончик и Жак, не стали для неё такими уж близкими людьми. Да, ей было по-своему хорошо с диггерами, но не настолько, чтобы ей хотелось туда вернутся. И главное, она не могла забыть и простить диггерам врезавшийся в память эпизод убийства бедной партизанки, совершённый с молчаливого попустительства членов её бригады. Их учение ей было непонятно, их взгляды — чужды. А теперь диггеры нападают на поселения Республики, они стали врагами Республики. А Вера в своё время давала присягу уничтожать врагов Республики. Здесь для неё всё было просто.

Но сказать завтра офицеру «да» значило лишить себя ещё двух недель, вернее, тринадцати дней пребывания в Университете. Значит, на тринадцать раз меньше заходить в лаборантскую вневедения и видеть Вячеслава. Вот это имело сейчас для Веры реальную ценность. И почему эта грёбаная война не началась двумя неделями позже! Только бы дождаться вечера: она так и спросит у Вячеслава: уходить ей или не уходить. И пусть решает он — ведь мужик же! Вера улыбнулась своим мыслям. На душе стало так легко и весело от того, что она сейчас его припрёт к стенке этим вопросом и заставит решить за них двоих. А что он думал?

К вечеру вернулась Танюша. Она постарела и осунулась. Ничего забавного в её внешности, речи и повадках уже не было. Стадия рыданий у неё уже прошла, теперь она погрузилась в ступор, из которого вытащить её было очень сложно. Вера, Лидия и Джессика не отходили от неё весь вечер.

— Всех убили, всех взрослых… А детей увели… Папа… дядя… брат умер… Папе разрубили голову… Дяде откусили шею…

— Нопсы?

Танюша кивнула. Из нескладного рассказа Танюши стало ясно, что именно её поселение подверглось нападению диггеров. С древних времён бывший подземный склад на востоке Минска был облюбован диггерами как место стоянки. После победы над ленточниками Республика основала там поселение Верхняя Степянка, однако диггеры по-прежнему заявляли права на свою стоянку, которая находилась как раз на пересечении важных ходов, соединявших разные части восточного Муоса. Возникали конфликты, но дело до схватки не доходило. По последнему распоряжению Инспектората, из-за нарастания напряжённости с бригадами было запрещено пропускать диггеров через кордоны Республики. Когда усиленный дозор Верхней Степянки отказал в пропуске одной из бригад, возникший между диггерами и дозорными конфликт перерос в схватку. Все дозорные погибли. Диггеры ворвались в поселение и начали резню. Поселенцам удалось забаррикадироваться в одном из помещений, но диггеры спустили нопсов, которые позагрызали большинство осаждённых, и лишь троим удалось бежать через единственный оставшийся выход — на Поверхность. До следующего поселения, имеющего шлюз на Поверхности, добрался только один — брат Танюши. Он был ранен, шёл без скафандра и получил смертельную дозу радиации. Его принесли в Госпиталь, где он и умер на глазах у Танюши, едва успев сообщить о трагедии в Верхней Степянке. Танюша вернулась в Университет просто потому, что идти ей больше было некуда. Она будет продолжать учиться на администратора, но вот только чего? Поселения, которым она со временем должна была управлять, уже нет; руководить ей некем. Нет её близких, нет дравшихся когда-то из-за неё бедолаг-парней. Возможно, в живых остались лишь дети, которых не нашли среди убитых.