Мурад и самое звёздное небо

Еще через неделю Таня сказала, что бабушка приглашает Мурада на чай. Елену Александровну, бабушку Тани, Мурад увидел два года назад. Лева попросил занести ей сверток. Тогда же с Таней познакомились. Взяв с собой коробку конфет (выбирал Лева), Мурад стоял у входа в Танину квартиру, не решаясь позвонить. А Таня, увидев в окно Мурада, заходившего в парадную, дверь открыла сама. Провела в комнату Елены Александровны, которая уже шла ему навстречу с возгласом:

– О, мой «прекрасный янычар», о, мой Мурад. Проходи, дорогой.

Уютная комната со стенами бежевого цвета, убранная частично в колониальном стиле, с изготовленными в одном фасоне резными небольшими зеркалами, пуфиками и тумбами; а часть комнаты – обычная советская – с призовыми кубками и грамотами под стеклом. На тумбах и этажерках кувшинчики восточных форм. Будуар был заполнен коллекцией фарфоровых кукол, резными шкатулками, вазочками, керамической посудой различной формы. На стенах египетские и тунисские чаши. Одна стена полностью состояла из книг, другая – в экзотических растениях и цветах. Рабочий стол, кресла и диван из красного дерева старинной работы. Все располагалось со вкусом, и нечего лишнего, чувствовалась рука художника, соединившего колорит эпохи конца XIX – начала XX века. Голос Елены Александровны заставил Мурада повернуться:

– Спасибо, Мурадик. Твой шикарный подарок вернул меня в годы моей юности, в наше женское училище на Каменноостровском. Подобная пудреница была у нашей классной дамы. Она была хоть и строгого нрава, но не просто прививала нам вкус к искусству, музыке, поэзии, а ко всему изящному и необыкновенно прекрасному. Шел одна тысяча девятьсот пятнадцатый год, и нам было по пятнадцать лет. Не смотрите на меня так, Мурад, да, я ровесница века, «гызылым менин»4.

После этих слов на туркменском, означавших обращение к близкому человеку «золотой мой», Мурад растерялся и слегка покраснел – к нему так обращалась его мама. Он стал рассматривать небольшую картину – натюрморт с изображением большого прекрасного букета из сирени. Елена Александровна тем временем подошла к Мураду, успокаивающе погладила его по плечу и процитировала:

– «Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!

Полпорции десять копеек, четыре копейки буше.

Сударышни, судари, надо ль? не дорого можно без прении…

Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!»

Елена Александровна во всем была академична.

Почему Мурад сейчас вспомнил Елену Александровну? Больше тринадцати лет прошло с той встречи, и восемь лет, как она ушла из жизни. Тогда при встрече она поразила его своим жизнелюбием и выглядела моложе восьмидесяти четырёх лет. Он хотел сказать ей это, но по молодости стеснялся и был неопытен в комплиментах. Простое, без тонких черт, с еле заметными веснушками лицо её не выдавало в ней знатного происхождения. А вот статность фигуры, королевская осанка при её невысоком росте, плавность движений, четкость жестов и высоко поднятая голова с безупречной прической подчеркивали перед вами: дама с аристократическими манерами.

Речь её была ровной, но иногда она ненадолго замолкала, что-то вспоминая. Вдруг её речь становилась многословной и, казалось, увязать все это в единый рассказ сложно. Но если хватало терпения дослушать Елену Александровну до конца, то вызывало восхищение то, как она умело и интересно увязывала несколько событий в одну грандиозную и впечатляющую историю. Наверное, это из-за того, что интересных событий в её жизни было много. Как рассказал Лева, с первым мужем-поручиком уехала на Дон, где его сразу убили. Второй, Тигран, красивый армянин, красный дипломат – увез её в советское представительство одной из мусульманских стран. В тридцать седьмом его арестовали, и он бесследно исчез. Тогда, чтобы избежать его участи, Елена Александровна с дочкой Надей и со знакомым бежали в археологическую экспедицию в Китай, а потом в Среднюю Азию. В Китае, в провинции Дуньхуан работала по китайской стене. Экспедиция была международная, финансируемая Коминтерном. Елена Александровна помогла её руководителю написать монографию о Марко Поло. Это и спасло их с дочкой. Три года они скитались по развалинам Мерва Хорезма и Бухары. После окончания войны в сорок восьмом вернулась с Надей, мамой Тани, в Ленинград. Надя закончила Археологический и вышла замуж за архитектора, который впоследствии стал руководителем Левы. Когда-то очень любившая своего второго мужа, Елена Александровна очень привязалась к Леве. А Лева восхищался ею. Изумляли Леву не только её знания армянского языка и знание обычаев его народа, а то, как она с уважением и трепетным восхищением относилась ко всему восточному.

Лева как-то, обращаясь к Мураду, сказал:

– Не обижай Таню, братишка, она мне как сестренка, и в ней на четверть течет наша армянская кровь.